Я не без волнения поднял револьвер и стал целиться в подбородок царя, намереваясь всадить пулю в рот. В юности я собирался самолично убить настоящего, живого царя и сейчас очень пожалел, что передо мной был только портрет. С каким удовольствием подстрелил бы я его! Охотником я был приличным и целиться умел. Поднимая револьвер, я надеялся поразить ребят метким выстрелом.

Мишка жадно следил за револьвером, блестя глазами, а Сережка, как настоящий командир, раздельно и громко командовал:

— По царю-вампиру… по двуглавому стервятнику… по плюгавому Николашке Второму и последнему… пли!..

Я резко дернул спуск. Из дула махнул огонь, и грохот прокатился по лесу. Мне казалось, что его можно было услышать за десятки верст.

Мишка стремглав ринулся к мишени. Мы оба побежали за ним.

Я нетерпеливо глянул на рот и подбородок царя — никакого следа от пули не оказалось. Левый глаз тоже был цел и как будто с насмешкой подмигивал мне: «Эх ты, стрелок липовый!»

Сережка тщательно подсчитал все дырки, которыми был пронизан портрет раньше.

— Как было двенадцать, так и осталось. Промазал, оратор!

— К богу полетела! — сострил Мишка.

Я в смущении, но с тайной надеждой осмотрел поленницу вокруг портрета — ни единой царапинки!

— Не беда, — утешал Сережка, — первый раз я тоже в небеса палил.

Мне было несколько конфузно и даже досадно.

— Ты вот погляди, как я сейчас царю второй глаз вышибу, — похвалился Сережка, отходя к нашему «барьеру».

— Сережка — он могёт, — поддержал и Мишка. — Я сам видел, как он палил, ей-бо!..

Однако и Сережка не сразу попал в цель: первым выстрелом он влепил пулю на целую четверть выше головы, вторым чуть задел ухо и только третьим подставил «синяк» под самый глаз.

Мы вдоволь поиздевались над «Следопытом». Я выпалил еще четыре нули, моя «козья ляжка» дала две осечки. Это уж совсем скверно.

Мишка вихрем слетал к мишени и через минуту торжественно возвестил:

— Есть две дырки на самой морде! Ур-ра-а-а-а!

— В корову попадешь без промаха, — похвалил Сережка, засовывая свой «бульдог» за пояс, под пальто. — Для начала хватит. Пошли, ребята.

— Дай и я стрельну! — взмолился Мишка. — Я же стрелял. Я же пятый раз хожу. Я же…

Сережка уступил.

Получив «бульдог» в руки, Мишка просиял и принял воинственную позу. Он долго целился и наконец, высунув язык от напряжения, спустил курок.

Грохот выстрела снова разбудил эхо и гулкими перекатами пошел во все стороны.

Козлиными прыжками Мишка подбежал к портрету, быстро осмотрел его и неистово заплясал у поленницы.

— Попал! Попал! Ей-богу, попал!

В самом деле, нуля оторвала верхний уголок портрета.

Радости парнишки не было предела, он прыгал вокруг нас как угорелый и умолял Сережку дать «пальнуть» еще разочек.

Но Сережка решительно отобрал у него револьвер.

— Нельзя. Пуль мало, для фараонов надо оставить.

— Стой! Руки вверх! — загремел вдруг грозный голос, пятеро молодых ребят с револьверами в руках окружили нас со всех сторон. — Кто вы есть такие?

Мы еще не успели поднять руки и сообразить, в чем дело, как появился Петр с маузером в руках:

— Отставить, ребята, свои!

Оказалось, во главе с братом Сережки пришла десятка из боевой дружины завода «Гужон».

Все дружинники как на подбор, молодые, безусые, веселые, раскрасневшиеся от быстрой ходьбы и мороза.

Среди них я узнал и того белобрысого паренька, с которым Петр дежурил у штаба МК. Сейчас он перебрасывал свой револьвер с руки на руку, забавляясь им как игрушкой.

— Брось, Тимошка! — крикнул на него Петр. — Готовьте мишень, ребята!

Несколько дружинников бросились к поленнице.

— И вы часто устраиваете здесь канонаду? — спросил я, пожимая руку Петрухе. — Ведь может нагрянуть полиция и…

Петр перебил меня:

— Во-первых, теперь полиция так напугана, что вряд ли осмелится сунуться в такой густой лес и так далеко от города, во-вторых, мы кое-где оставили патрульных, а в-третьих, волков бояться — в лес не ходить. Ста-а-а-но-ви-и-ись!..

Дружинники быстро выстроились в один ряд, плечом к плечу.

И только теперь я заметил, что вместо Сережкиной мишени у поленницы стояло безобразное чучело казака с нагайкой в руке. Очевидно, оно хранилось здесь, в сугробах снега.