62-летнего Ланрезака историки просклоняли на все лады – нетрудно понять почему. Один из лучших военных умов страны отличался несдержанностью и неудачливостью, а также склонностью к унынию, выходящему за рамки обычного пессимизма. Он презирал британцев, и те отвечали взаимной нелюбовью. Британские экспедиционные войска он называл «L’arm'ee W [ilson]» («армия Вильсона»), поскольку заместитель начальника Генштаба единственный из высших офицеров говорил по-французски, заслужив тем самым снисхождение. Однако в середине августа 1914 года Ланрезак куда точнее, чем Жоффр, представлял себе картину развития событий. Он одним из первых среди французских генералов осознал, что немцы движутся через Бельгию огромной массой, и тщетно уговаривал главнокомандующего прекратить наступление в Арденнах, называя их «смертельной ловушкой». Он то и дело по собственной инициативе отдавал приказ войскам отступать, вызывая у Жоффра и британцев подозрения в малодушии. Однако именно благодаря этой тактике удалось сохранить 5-ю армию для важных операций под более успешным командованием. Пока же Ланрезак лишил немцев долгожданной возможности устроить решающее столкновение на севере.

Поначалу главнокомандующий не давил на генерала с требованиями атаковать, и 5-я армия в основном бездействовала, пока 21 августа по ней не ударили формирования Карла фон Бюлова под Шарлеруа. Этот тесно застроенный промышленный район плохо подходил для обороны, поскольку и артиллерия, и пехота лишались необходимого обзора. Немцы захватили мосты через Самбру и удерживали их на протяжении повторяющихся контратак. Утром 22 августа, ставшего для французов кровавым, Бюлов вместе со своим штабом прикатил на командную высоту, откуда можно было следить за ходом действий. Не получив никаких приказов от Ланрезака, командиры двух корпусов на противоположной стороне долины поступили именно так, как ожидалось в августе 1914 года от всех французских генералов. Они пошли в атаку, посылая отряд за отрядом отвоевывать мосты. Атака успехом не увенчалась, потери составили 6000 человек.

Уничтожение двух колониальных пехотных полков, 1-го стрелкового и 2-го зуавского, вписало новые кровавые страницы во французскую историю. За полковое знамя развернулся ожесточенный рукопашный бой, в ходе которого оно то и дело переходило из рук в руки. Как образно свидетельствовал полковой журнал (хоть и греша против формальной логики), «знаменосца убили пять раз». Лейтенант Эдуард Луис Спирс, британский связной при Ланрезаке, писал о пошедшем в наступление полке: «Плотным строем, как на маневрах, под трубы и барабаны, с развевающимися знаменами они мужественно ринулись в атаку. Но пулеметчики и артиллеристы, даже не мечтавшие о таких легких мишенях… заставили этих храбрецов отступить в смятении» {456} . Как мы помним, на долю 5-й армии пока не выпадали те страшные испытания, которые пришлось за эти две недели пройти остальным французским войскам дальше к югу. Спирс отзывался о некоторых солдатах Ланрезака, готовившихся возобновить наступление: «Они напоминали нетерпеливых детей, веселящихся, будто перед походом на ярмарку в праздник» {457} . Через несколько часов их пыл угас под шквалом пулеметного огня и смерчем взрывов.

Лейтенант Спирс – в те дни он называл себя Spiers – стал одним из самых заметных участников драмы 1914 года. Ему было 28, и полученное во Франции воспитание наделило его редкой для британских военных способностью – он без акцента говорил на французском. Несмотря на молодость и невысокое звание, с первых дней кампании он сделался незаменимым помощником для командиров двух союзных армий, совершенно не робея перед высокопоставленными персонами. Четыре года спустя французский посол в Лондоне называл Спирса «крайне опасным человеком… ушлый, склонный к интригам еврей, который пролезет в каждую щель» {458} . Многие соотечественники Спирса разделяли это нелестное мнение. На войне он подружился с Уинстоном Черчиллем, и скептически настроенные приятели сразу решили, что эти пройдохи – два сапога пара. Однако именно через Спирса как через связного проходил обмен ключевыми донесениями между союзниками. Впоследствии он изложил свои воспоминания в прекрасной книге «Связной в 1914-м» (Liaison 1914).

22 августа, отразив атаки 5-й армии французов, немцы ринулись вперед. К вечеру центр армии Ланрезака был разбит и войска в беспорядке отступили на 10 км. Трех немецких дивизий оказалось достаточно, чтобы нанести сокрушительное поражение девяти французским. Генерал хотел начать контрнаступление на следующий же день. Однако, получив неутешительные известия из каждого сектора, в половине десятого вечера 23 августа он отдал приказ о всеобщем отступлении, надеясь затем развернуться и встретить немецкую армию на более выгодных для себя позициях дальше к югу. Приказ был отдан как нельзя кстати: хотя армия Бюлова тоже понесла большие потери в сражениях на Самбре, его дивизии разворачивались крупными силами к югу от реки. Вопиющей ошибкой французского командующего было то, что, благоразумно отступив вопреки приказу, он оставил в неведении о своих дальнейших планах Жоффра и британских союзников, которые полагали, что наступление будет продолжено, тогда как на самом деле Ланрезак наступать не собирался.

С 20 по 23 августа погибло 40 000 французских солдат. К 29 августа общее число потерь с французской стороны с начала военных действий достигло 260 000, включая 75 000 убитыми. Больше всех пострадали 3-я и 4-я армии в Арденнах: из 80 000 пехотинцев 3-й армии погибли 13 000. К вечеру 23 августа Пограничное сражение закончилось, войдя в анналы как самые кровопролитные дни всей войны. А тем временем, пока армия Ланрезака отступала, в нескольких километрах к западу – у неприметного промышленного бельгийского городка под названием Монс – впервые столкнулись с немцами британские экспедиционные войска.

3 августа военный корреспондент The Times, скандально известный Чарльз а Кур Репингтон, заявил, что средоточием первых крупных операций в грядущей войне станет французско-немецкая граница. «Если наши войска потерпят поражение при столкновении, – добавлял он с яростью, – история истолкует такой исход как результат нашей трусости». Он имел в виду правительство Асквита, которое слишком долго мешкало с отправкой британских войск на Континент. 10 августа Репингтон предупреждал: «Нужно быть готовыми к отчаянному прорыву немецкого флота при поддержке немецкой армии для атаки на нас». Два дня спустя он выдал мрачный прогноз: «Не стоит заблуждаться, грядущее Massenschlacht [массовое сражение] будет ни больше ни меньше как самым чудовищным столкновением современной эпохи», а 15 августа добавил: «Существует вероятность, что война может продлиться долго».

В тот день главнокомандующий британскими экспедиционными войсками сэр Джон Френч прибыл на парижский Северный вокзал, где его приветствовала большая, несмотря на моросящий дождь, толпа. После состоявшейся затем встречи фельдмаршала с французскими правителями в Елисейском дворце сэр Фрэнсис Берти назвал Рене Вивиани «нервным, встревоженным и обеспокоенным». При этом «военный министр куда больше стремился продемонстрировать знание английского, чем поделиться важными сведениями». Принимая во внимание общую неопределенность и тревожные прогнозы, неудивительно, что нервы главных действующих лиц (уже немолодых людей) были натянуты до предела. Берти, вероятно, не знал, что Жоффр даже собственное правительство (не говоря уже о французском народе) держал почти в полном неведении относительно событий на фронте.