Шрифт:
Лермонтов поднял пистолет дулом вверх.
– Сходитесь!
Поэт не сделал ни шагу. Не изменил позы. Не опустил пистолет для прицела. Он не будет стрелять в Мартышку: слишком много чести.
Мартынов рванулся к барьеру. Громкое эхо пистолетного выстрела затерялось в раскатах грома. Лермонтов упал как подкошенный, не сделав шагу ни вперед, ни назад. Секунданты бросились к нему. В боку дымилась рана. Медленно сочилась кровь. Признаки жизни быстро исчезали с лица поэта.
Трех выстрелов не потребовалось.
Гроза разразилась, хлынул ливень. На месте дуэли ни оказалось ни доктора, ни экипажа. В оцепенении стояли секунданты. Подошел Мартынов. Он поцеловал поверженного противника в холодеющий лоб, как подобает христианину. Предоставив секундантам печальные хлопоты, Николай Соломонович тотчас собрался в Пятигорск: он доложит начальству о происшедшем.
Только он сохранил полное присутствие духа; если же и допустил оплошность, то единственную – забыл на месте дуэли свою черкеску. За ней пришлось послать из города человека. Иначе, как в этой парадной черкеске, отставному майору Мартынову невместно было явиться к коменданту Пятигорска.
Судное дело № 199
Глава первая
«15 июля, около 5-ти часов вечера, разразилась ужасная буря с молнией и громом; в это самое время между горами Машукою и Бэштау скончался лечившийся в Пятигорске М. Ю. Лермонтов…»
Загадочные строки первого журнального известия о гибели поэта отражали как нельзя лучше смятение, охватившее пятигорские власти.
В самом деле – можно ли пропустить в печать сведения о том, что оный поручик Лермонтов убит на дуэли? А что скажет высшая цензура?
Около флигеля, где жил поэт, толпились люди. В низкой комнате, окрашенной в искристо-розовый цвет, покоилось на столе безжизненное тело. Возле стола расположился художник, спешивший запечатлеть облик поэта. В смежных комнатах Столыпина члены назначенной комендантом комиссии терпеливо ожидали, пока лекарь напишет медицинское заключение. Лекарь писал, старательно обдумывая каждое слово, потом прочел членам комиссии:
– «При осмотре оказалось, что пистолетная пуля, попав в правый бок, ниже последнего ребра, при срастании ребра с хрящом, пробила правое и левое легкие…»
Лекарь пятигорского военного госпиталя читал заключение быстро, являя полное презрение к медицинскому невежеству господ членов комиссии.
– «…от которой раны поручик Лермонтов мгновенно, на месте поединка, помер. В удостоверении чего общим подписом и приложением печати свидетельствуем…»
Члены комиссии стали поочередно подписываться. За депутата подписался корпуса жандармов подполковник Кувшинников. После этого подполковник быстро покинул флигель и с трудом пробрался через толпу, запрудившую двор.
На улицах вдруг откуда ни возьмись во множестве появились голубые мундиры. Подполковник Кувшинников с удовлетворением отметил расторопность своих подчиненных. Но это было лишь началом его действий. Еще предстояло отправить срочное донесение графу Бенкендорфу. Надо было очень торопиться с этим делом. Пятигорский комендант полковник Ильяшенков дерзнул отправить рапорт об экстраординарном происшествии самому императору. За всю долгую службу впервые писалась подобная бумага у старого коменданта.
Власти, при всей щекотливости дела, состязались в срочности донесений. Но, кажется, всех опередил оказавшийся в Пятигорске начальник Ставропольского штаба, флигель-адъютант его величества полковник Траскин. Он первый отправил рапорт военному министру, ревнуя о том, чтобы граф Бенкендорф не оказался в преимуществе.
Словом, едва разразилась катастрофа, все власти, случившиеся в Пятигорске, тотчас сообразили – судьба навязала им дело, требующее высших распоряжений. Однако до получения этих распоряжений надо было принимать какие-то меры. Но какие? Чуть не угадай – попадешь впросак.
Полковник Траскин, старший по положению и по флигель-адъютантскому званию, отдал первые приказания. К пятигорскому коменданту пошла бумага: «Имею честь уведомить вас, что я вместе с сим прошу присланного сюда для секретного надзора корпуса жандармов подполковника Кувшинникова находиться при следствии, производимом по сему происшествию».
Едва успел отдышаться полковник Траскин, страдавший от жары из-за своей непомерной тучности, как ему подали на подпись другое отношение, тщательно переписанное с его собственного черновика: «Подполковнику Кувшинникову. По поручению, на вас возложенному, я считал бы необходимым присутствие ваше при следствии, посему я ныне же и предписал пятигорскому коменданту полковнику Ильяшенкову не приступать ни к каким распоряжениям без вашего содействия».