Шрифт:
В комнату вошел Алексей Аркадьевич Столыпин и безучастно слушал.
– Известно ли вам, – обратился к нему совестный судья, – что по описываемому нами имуществу объявился наследник – находящийся на излечении в местном госпитале господин поручик Пажогин-Отрашкевич? В обоснование же своих прав объяснил, что происходит от родной сестры отца покойного поручика Лермонтова.
– Не считаю нужным входить в объяснения с господином Отрашкевичем, – отвечал Столыпин. – Мною уже заявлено: беру на себя обязательство доставить все имущество к бабке покойного, госпоже Арсеньевой.
– А там и пусть рассудятся, – согласился судья. – Все, стало быть, согласно закону…
В Пятигорске как будто торопились изгладить память о происшедшем. Пышный бал, обещанный князем Голицыным и отложенный из-за непогоды, не состоялся ни шестнадцатого, ни семнадцатого июля. Ссылаться на непогоду было уже невозможно. Однако бал все-таки был отложен и в эти дни. Должно быть, в самом воздухе носилась такая тревога, что устроители не рискнули. Но тем более не было никаких оснований медлить с увеселением после того, как поручика Лермонтова похоронили.
Бал объявлен. Бал сегодня состоится!
В доме Верзилиных шли последние приготовления. Эмилия Александровна, закончив туалет, присела в гостиной к тому самому ломберному столику, за которым совсем недавно провела вечер с поэтом. Она старалась вспомнить каждую подробность. Правда, Мартынов был как-то особенно мрачен. Правда, произошел колкий разговор… Но ведь вечер окончился совершенно благополучно и все ушли, как обычно.
А в городе говорили все настойчивее: именно ссора в их доме и была причиной дуэли. Неужто это действительно так?
Зашел князь Трубецкой. Секундантство его было скрыто от следствия. Но он не был спокоен: так и виделась ему скрытая кустарником площадка у подножия Машука и на ней безжизнененно распростертое тело.
– Милый князь! Не скрывайте от меня правды! – встретила его «Роза Кавказа». – Что привело к этой ужасной дуэли?
– Если бы кто-нибудь знал достоверно! – отвечал Трубецкой. – Все, что мы знаем, идет от Мартынова.
– Я тоже слышала в тот вечер, как он потребовал от покойного Михаила Юрьевича прекратить шутки. Это было так резко и неожиданно, что я даже вздрогнула.
Трубецкой выслушал внимательно.
– А далее все мы видели, как по выходе из вашего дома Мартынов задержал Лермонтова. Мы знаем о последовавшем у них разговоре только от Мартынова. Это все, что когда-нибудь станет известно… – И он закончил, словно убеждая сам себя: – Но у нас нет оснований сомневаться в честности Мартынова.
– Боже мой! Боже мой! – «Роза Кавказа» залилась слезами. – Если бы не было этого несчастного вечера!.. – И слезы полились еще сильнее.
Под окнами послышался шум подъехавшего экипажа. Было время отправляться в городской сад, где обещаны были невиданные в Пятигорске сюрпризы.
На балу Эмилия Александровна много танцевала. Она была особенно хороша: томная грусть положительно к ней шла.
Многие обращались к ней с расспросами. Эмилия Александровна, пересилив себя, отвечала:
– Да, да! Роковая ссора произошла именно в тот вечер.
Как же было не поверить ее словам, если поручик Лермонтов именно с ней танцевал последний вальс!
Глава третья
«Господину отставному майору и кавалеру Мартынову… по предписанию пятигорского коменданта производится нами исследование о происшедшей пятнадцатого числа сего месяца дуэли, на которой вы убили из пистолета Тенгинского пехотного полка поручика Лермонтова. Покорнейше просим ваше высокоблагородие уведомить нас на сем же…»
Далее следовали вопросные пункты и подписи следователей. Николай Соломонович с удовольствием увидел среди других подпись подполковника Кувшинникова. Сам Траскин, посетивший арестованного, объяснил ему: хотя следственная комиссия и готовит дело для окружного суда, но ничего не будет предпринято без содействия, как выразился высокопоставленный посетитель, достопочтенного штаб-офицера корпуса жандармов.
Мартынов понял – местные власти берут его под надежную защиту. Но его не покидало беспокойство: вдруг в высших сферах так и не будут знать о том, что именно он наложил печать вечного молчания на вредоносные уста вольнодумца, осужденного его величеством?
– Имею к вал вопрос, господин полковник, – начал Николай Соломонович. – Не примите за любопытство, не положенное мне в моем несчастном положении. Сообщено ли о печальном происшествии в Санкт-Петербург?
– Всенепременно, – с полной охотой отвечал полковник Траскин. – Срочные рапорты отправлены эстафетой государю императору, военному министру и графу Бенкендорфу. Надеюсь, мой ответ вас удовлетворит?
– Полностью, господин полковник, – отвечал Мартынов, глядя прямо в глаза Траскину. – Отныне буду с должным смирением ждать решения моей участи.