Из гостиной уже стали расходиться по карточным комнатам, когда в собрание приехал почт-директор, он же живая московская газета.

Вокруг него тотчас образовалась кучка любопытных. Почт-директор Булгаков всегда имел новости, которые щедро черпал в гостиных, а еще больше из писем, проходивших через московский почтамт.

– Да правда ли, что говорят о Лермонтове?

– Сущая правда! Сам читал в письмах, прибывающих из Пятигорска, – с полным простодушием отозвался Булгаков. – Пишут, господа, прелюбопытные вещи… А, Николай Федорович! Давно ли вернулись, из деревни?

Николай Федорович Бахметев, только что приехавший в клуб, подошел, слегка прихрамывая, и присоединился к беседе. Тут и узнал он важную для себя новость. По многим обстоятельствам, известным в Москве, он не хотел тотчас покинуть клуб. Подобное поведение могло снова возбудить толки, преследовавшие его многие годы. По той же причине Николай Федорович должен был, несмотря на крайнее любопытство, удержаться от подробных расспросов. Побыв в гостиной приличное время, он прошел в карточную. Составилась обычная партия. Но играл сегодня господин Бахметев не в пример плохо.

Николай Федорович ехал из клуба к себе на Арбат и размышлял: пойти к жене с известием о смерти Лермонтова тотчас или обождать до утра? Обычно после клуба он не заходил к Варваре Александровне. Она рано ложилась спать. Стало быть, отложить? Но от этой мысли ревнивому супругу сделалось совсем не по себе. Отложить, а утром жена узнает от людей. Историю Лермонтова уже таскают, конечно, по всем гостиным… И новая мысль растревожила Николая Федоровича: вдруг все уже знает Варвара Александровна и только притворяется перед ним по своему обыкновению? «Пустяки! – сам себя уверил господин Бахметев. – Она после деревни еще не выезжала».

Итак, нужно немедленно явиться к жене, поглядеть, как примет известие притворщица, застигнутая врасплох, и выведать наконец тайну ее отношений с Лермонтовым. Вырвать эту тайну было давним, едва ли не самым заветным желанием господина Бахметева, можно сказать – навязчивой идеей. Николай Федорович не ревновал. Давно прошли для него годы, когда бушуют страсти. Ревность плохо уживается с подаграми, ревматизмами и прочими невзгодами, которыми награждает человека всеразрушающее время. Да для ревности и не было, пожалуй, причин. Варвара Александровна безупречная жена. Но прошлое! Прошлое!

Когда-то ему удалось вырвать покаянное признание Вареньки в увлечении поэтом. Теперь его смерть могла бы излить целительный бальзам в душу Николая Федоровича, если бы только удалось узнать все, что было у жены с Лермонтовым в этом проклятом прошлом… Нет, господин Бахметев не мог ждать до утра!

Едва остановился у дома экипаж, едва заспанный лакей почтительно высадил вернувшегося барина, Николай Федорович, сильно прихрамывая от быстрой ходьбы, прошел к жене. Раскрыл двери в ее будуар и остановился на пороге – Варенька сидела в спальном капоте перед зеркалом и расчесывала пышные волосы.

Не отрывая от нее глаз, муж сделал несколько шагов и почти закричал отрывисто, резко:

– Лермонтов убит наповал!

Мог бы раздаться ответный женский вскрик – Варенька не произнесла ни слова. Мог бы упасть на пол гребень, который был у нее в руке, – Варенька аккуратно положила его на туалет. Могло бы покрыться мертвенной бледностью ее переменчивое лицо – ничего подобного не случилось. Могли бы, наконец, хлынуть из глаз уличающие слезы – ясные глаза ее оставались совершенно сухи.

Она глядела на мужа с полным недоумением.

– Лермонтов убит на дуэли! Вы меня поняли? – громко повторил Бахметев.

– Ради бога, не кричите! Оленька долго не засыпала и очень беспокойно спит… Что мне надо понять?

Не отвечая, Николай Федорович оглянулся на открытую дверь детской, осторожно прикрыл ее и вернулся к жене.

Он сел на низкий стул, стоявший подле туалета.

Варвара Александровна все так же смотрела на мужа, не понимая, чего он от нее хочет. Но, должно быть, самый важный для наблюдений момент был безвозвратно потерян.

– Он убит, и об этом знает вся Москва. Известие совершенно достоверное…

Варенька вдруг поняла, что на этот раз муж ничего не выдумывает, как нередко бывало, чтобы застать ее врасплох.

– Надеюсь, вы не будете шутить жизнью человека. Если это правда, дайте мне в том слово.

– Клянусь честью, – подтвердил господин Бахметев. – Я всегда говорил, что он плохо кончит…

Варвара Александровна больше не слушала. Обратив взор к образу, перед которым всегда теплилась лампадка, она перекрестилась и внятным голосом произнесла короткую молитву: