Так и горят свечи у Александра Ивановича чуть не до утра. А то медленно, со скрипом откроется дверь и в кабинет войдет Наташа. Ей тоже не спится. Всякое бы горе победила любовь. Но нет у них будущего. Заказаны им пути-дороги из чужого города, насильно навязанного судьбой. И кажется, что вечно будет в этом городе лютовать зима да морозы.

Все так же необжитой оставалась новгородская квартира. А утром советник Герцен шел по заснеженным улицам в губернское правление; на заседаниях губернатор, подписав бумагу, все так же молча передавал ее ближайшему чиновнику. Мертвяки с неизменным усердием правили службу его величеству.

Двадцать пятого марта 1842 года, в день своего рождения, Герцен сделал запись в дневнике: «Тридцать лет!.. и восемь лет гонений, преследований, ссылок…»

К весне роман, который начал писать Александр Герцен о семействе Негровых, о Любоньке и Круциферском, вовсе остановился. Герцен подал в отставку и ждал решения из Петербурга.

Трудно было угадать, как отнесутся к вольнодумцу в столице. Его прошение об отставке представят, конечно, царю – кто же решится взять на себя решение столь важного государственного дела! Царь грозно нахмурит брови и прикажет… Кто знает, что прикажет самодержец?

Самодержец не раз тратил драгоценное время на то, чтобы писать резолюции о молодом человеке, имя которого узнал в свое время из дела о московских вольнодумцах. Император и теперь нашел время заняться беспокойным подданным. Было приказано уволить советника губернского новгородского правления Герцена в отставку по его просьбе, даже с награждением следующим чином за усердную службу. Одновременно ему же предписывалось отбывать дальнейшую ссылку в Новгороде.

Прочитал высочайшее повеление Герцен, и потемнело у него в глазах. Можно сказать, что Новгород затянуло беспросветной тьмой. Даром что по весне обмылось первыми дождями северное небо и светлее стали холодные воды Волхова; даром что косяками летели перелетные птицы, оглашая воздух переливчатым шумом; даром что на вешнем небе все чаще играли далекие зарницы.

Человеку, рожденному для форума и кафедры, предлагалось смириться с жизнью отставного чиновника и жить без срока, без надежды в городе, где все еще властвовал угрюмый дух временщика Аракчеева. Можно ли выбрать город страшнее и дальше от жизни? А рядом истаивает Наташа, его единственная на всю жизнь любовь.

Герцен начал новые хлопоты в столице, ссылаясь на болезнь жены. Он должен показать ее опытным медикам, если не в Петербурге, то хотя бы в Москве.

Наташа и в самом деле плохо поправлялась после ужасов, пережитых в Петербурге, и потери второго ребенка в Новгороде.

Весна на севере незаметно уступает место лету. Еще не потеплели дни, но на Волхов выплывают лодки и слышатся издали щемящие звуки русских песен. А кому они нужны здесь, в городе присутственных мест и купеческих амбаров?

Совсем посветлели ночи, но мертвым сном объяты улицы. Лишь древний кремль смотрится в спокойные воды Волхова, отражаясь в них, как в воздушной светлоте. Но кому дорог здесь этот памятник народного величия, когда в кремлевском соборе кощунственно хранят, как святыню, записки проклятого народом Аракчеева?

Все душевные силы Александра Герцена слились в одном чувстве ярости против насилия, управляющего страной. Но это не были прежние чувства молодого человека, вооруженного для борьбы только неудержимым пылом. Настало время науки в высшем смысле и действия практического. Герцен засел за философское сочинение, в котором звал науку наук на службу человечеству.

В Петербурге появилась в это время еще одна высочайшая резолюция, изменившая участь ссыльного. Ему разрешено было ехать в Москву – с тем чтобы оставаться и здесь под полицейским надзором.

Экипаж тронулся из Новгорода в жаркий июльский день 1842 года. Герцен вез в Москву начатый роман, незаконченные философские статьи, дневники, наброски. В будущее летели мысли. В одном только не заблуждался полупрощенный узник: в империи Николая I нет для него ни кафедры, ни форума…

В малом доме на Сивцевом Вражке все еще устраивается жизнь. А потом, усталые, сядут Герцен с женой в кабинете и оглянутся на прожитые годы. Какой долгий и трудный пройден путь! Они вспоминают дом княгини Хованской и незабываемое свидание в Крутицких казармах; вспоминают вятскую разлуку и счастье, обретенное во Владимире. Когда речь заходит о Петербурге, Наташа содрогается: никогда не забыть ей нового гонения на Александра и детской могилы, оставленной там. Наташе кажется, что дни, проведенные после Петербурга в Новгороде, текли, как пустые и холодные старческие слезы.

«Нет, нет!» – сама себе возражает Наталья Александровна. Всюду и везде, несмотря на горести, они все-таки были счастливы с Александром. И как забыть? В Новгороде Александр начал свой роман; исполнился ее давний совет: писать! И там же, в Новгороде, оставив роман, Александр со всей страстью души повернулся к философии. Философия! О ней кое-что знает теперь Наташа.

Будто давний сон, вспоминаются ей девичьи дни, проведенные на Поварской. Нелегко было пробуждение, но ни за что на свете не вернулась бы она теперь к прежней мечтательности.