Синева осенних вечеров
вернуться

Гроссман Марк Соломонович
Шрифт:

БЕЗ ДОРОГИ МЕТЕЛЬНОЙ НОЧЬЮ

Без дороги метельной ночью Кони тащат во тьму возок. Колокольчик свое бормочет, Степь снегами свистит в висок. Ах, уральские наши дали — Все поземка течет, течет. …В этой жизни не поджидали Ни богатство нас, ни почет. В этом быте без домочадцев, Где мы сами — судьба себе, Низкорослые кони мчатся К заметеленной той судьбе. Наша юность, остри нам чувства, Пусть не знаем, какой конец — Может, густо, а может, пусто… Под дугою звенит без устали Балаболкою бубенец… 1934

СЕЛЬСКИЙ ПЕЙЗАЖ

Колодец. И в бездонной яме Не звякнет дужкою бадья. И над церковными крестами Плывет луна, как попадья. Все спят — от сторожа сельторга До псов и петек всех дворов. И лишь гремит скороговорка Бегущих в поле тракторов. 1935

ЧТО ЖИЗНЬ, ЛИШЕННАЯ ГОРЕНЬЯ!

Что жизнь, лишенная горенья? Она печальна и пуста, Она — осеннее смиренье Почти увядшего листа. Пусть не покой, а поиск вечный Подарит время мне в удел, Чтоб в громе бури быстротечной Я тишины не захотел. Иной в жилище полном — нищий, В толпе — без дружеской руки. Ищи любовь, как воду ищут, Как землю ищут моряки. 1936

СВОЕЙ ДОВОЛЕН Я СУДЬБОЮ

Своей доволен я судьбою. Не зависть — жалость у меня К тому, чья жизнь прошла в покое, Вдали от бури и огня. Какая все-таки удача — Пробиться первым через тьму, Шалаш поставить на Рыбачьем, В песках, у бешеной Аму, — И, кончив дело, в час полночный, Отведав огненной ухи, Вдруг примоститься в уголочке И посвящать свои стихи Дымку над домиком родимым, Протяжной песенке печей, И тем очам неповторимым, В которых звезды всех ночей! Северная Атлантика, 1952

МЫ НЕ ВОЗДУХОМ — БУРЕЙ ДЫШИМ

Мы не воздухом — бурей дышим, Не идем, а буравим тьму. Ни под войлоком, ни под крышей Нет пощады здесь никому. Здесь закон для всех одинаков: Раз работа — огонь из глаз. Тянут нарту вперед собаки, По глазам понимая нас. Берег Баренцова моря, 1952

ВСЁ ИЗ СИНЕГО ЛЬДА

Все из синего льда, Даже скалы — и те, Даже в небе звезда, В ледяной высоте. Даже воздух — и тот — Подсинен и суров, Как измолотый лед Жерновами ветров. Глядя вдаль из-под век, Отложив ледоруб, На скале человек Запахнулся в тулуп. Он стоит, будто вмерз В озлобление льдов, И на тысячу верст Ни тепла, ни следов. И на вест, и на ост Синий сумрак и сон. Под ледяшками звезд Лишь упряжки — и он. Звон закованных рек, Стужа снежных полей. Но он здесь — Человек, И земле — потеплей. Заполярье, 1953

ЛЬНЯНЫЕ СВОИ КОЛЕЧКИ

А. А. Фадееву

Льняные свои колечки В косички уже плетешь… Спрашивают разведчики: — Чего, командир, не пьешь? Сегодня праздник — по маленькой Положено всем. Закон. А ты и не тронул шкалика, Не раскупорен он. — Да нет, ничего, ребята. Дочку припомнил я. .................................. Поют и поют солдаты: «Винтовка — жена моя…» Заполярье, 1953

ПУСТЬ ИМ СНЯТСЯ ТАЙНЫ ОКЕАНА

Злое, почерневшее до срока, Билось море в скалы Кильдина. Снились юнге финики Марокко, Бурдюки афганского вина. Чайки торопливы и сварливы — Тяжела гнездовая пора. И дымились теплые приливы, Погребая в дымке сейнера. Но казалось мальчику: по Гангу, От любви неслыханной горя, Юную везет он индианку В голубые дали и моря. Пахли трюмы не треской и пикшей, Не сырою солью и смолой, А жарой и пальмою поникшей, Онемевшей рыбою-пилой. А в индийской сказке или книжке Ветер барку старую качал, И маячил желтому мальчишке Стужею окованный причал. Снились бородатые крестьяне, Белые медведицы вблизи, И цвело полярное сиянье Над снегами северной Руси. Чаек плач, и чистиков, и крачек, Ледяное бешенство воды. …Ах, от этих вымыслов ребячьих Ни войны на свете, ни беды. Пусть им снятся тайны океана, Крепкие соленые слова, Нежилые дали Магеллана, Эдуарда Толля острова! Мурман, 1953