Синева осенних вечеров
вернуться

Гроссман Марк Соломонович
Шрифт:

В БЕСКРОВНОМ ПЛАМЕНИ РАССВЕТА

В бескровном пламени рассвета Поля пусты, земля в золе, В огне боев сгорело лето На этой северной земле. Дома истерзаны войною, И смерть обыденно близка, И голый тополь над стеною, Как жало ржавого штыка. За черным остовом завода Тропа опальная пуста, И пенят масляную воду Быки разбитого моста. Здесь враг прошел. Пожаром веет. И в горле — ярости комок. Кто ненавидеть не умеет, Тот никогда любить не мог. Северо-Западный фронт, 1941

БЛЕСТИТ НА ТРАВКЕ ПЕРВЫЙ ИНЕЙ

Блестит на травке первый иней, Трещит легонько ломкий лед. На горизонте небо сине, Уходят летчики в полет. Иной и шутит, и беспечен, Как будто гладкий выпал путь, А он уж пулею примечен, Ему и дня не протянуть. Мне говорят: «Зачем лукавить? Пусть каждый будет сам собой, — Судьба солдата не легка ведь, Так не заигрывай с судьбой…» И все ж — да славится бравада, Хоть не проста она вдвойне: Ведь жить-то надо, драться надо, И на войне — как на войне! Старая Русса, 1941

НЕ ТО… НЕ ТО… Я ЗНАЮ САМ…

Не то… не то… Я знаю сам… Опять на травах сплю ежовых, И ковыляет по лесам Дорога в язвах и ожогах. Не то сказал… Не так ушел… А гром и злобен, и огромен, А над войною воздух желт, И тучи черные багровы. И в пулеметных лентах Русь, Врагам не отдана на травлю. …Прости меня. Даст бог, вернусь — Все доскажу и все поправлю. 1941

ШИНЕЛЬ БОЙЦА ОТ СНЕГА ЗАДУБЕЛА

Шинель бойца от снега задубела. И костерок уже погас сырой. В окопе все покрыто белой Шершавою обветренной корой. Солдат не замечает вьюжной пыли, Утрат сейчас не помнит и потерь: Бойцы сегодня письма получили, И он с детьми беседует теперь. 1941

МЫ НА ДНЕ ОКОПЧИКА УСНУЛИ

Мы на дне окопчика уснули. Над войной покой наш вознесен. Падают пылающие пули Прямо в мой багровый полусон. Падают, не задевают тела… Стихла ночь… Ни звука, ни огня… Иль душа от тела отлетела. На болоте бросила меня? …Кое-как растягиваю веки, Снег стираю тлеющий с лица. Рядом спят вповалку человеки, Будто жен обнявши ружьеца. Милые! Какая мне удача — Вы живые, и окоп живой! Мины лишь бормочут и судачат, Перекатываясь над головой. Часовые маются до света. Над окопчиком в потеках льда Бледная качается ракета — Полночи военная звезда. И в своем убежище убогом, Поворчав на холод и на тьму, Снова я протискиваюсь боком К ближнему братану моему. И, в шинель укутываясь туже, Засыпая, ухмыляюсь зло: «А врагу в России хуже… хуже… Всю Россию снегом замело…» Под Старой Руссой, декабрь 1941

ГОРИЗОНТ ГОРЕЛ, КАК ФАКЕЛ

Ивану Стаднюку

Горизонт горел, как факел… Кольт и шашка — на двоих. Мы с тобой неслись в атаке На конях нестроевых. Мы кричали что-то вяло С прытью явно тыловой. И металось из металла Крошево над головой. Седла новые скрипели. Кони ржали и не шли В этой огненной купели, В этом хаосе земли. Пули ныли тонко-тонко… Мокла с поводом ладонь… И тоскливей жеребенка Подо мной заплакал конь. И дышал он, точно птица. Угодившая в беду. Стал качаться и валиться, Умирая на ходу. Молодые… Жить охота… Ты мне крикнул на скаку: — Не добраться пешим ходом, Прыгай, что ли, за луку!.. Шел конек с двойною ношей. Пули пели, как лоза. Были мы с тобой моложе — Кости, кожа да глаза. И тащил нас в муке слезной, Не щадя мосластых ног, Безотказный конь обозный, Уцелевший твой конек. Френчей рябь… Рычанье пушек… Шашек всплески… Дым в аду… И покойники фон Буша У Ловати на виду. Танк торчал горой негрозной. Через рваное жерло Кровью мертвою, венозной Пламя черное текло. И тряслась в дыму пожара, Пробиваясь напролом, Сухопарых парней пара На седле и за седлом. Генерал увидел это, Усмехнулся неспроста: — На Пегасе — два поэта, Не по штату теснота! Те заботы — не заботы… Подозвал кивком бойца: — Дать писателю пехоты Заводного жеребца!.. Я изрек посильным басом, Оттерев дружка плечом: — Тут Пегасы и Парнасы Совершенно ни при чем! Тут совсем иные сферы, И о том, как видно, речь: Бережешь себя сверх меры, — Душу можешь не сберечь… Мы палили самокрутки, Грозно морщили мы лбы. Генерал сказал: — Увы! Знаешь, друг, солдат без шутки — Это каша без крупы. Слушать мне смешно немного Поучения юнца. Забирай-ка, парень, с богом Заводного жеребца! А не то… — И сунул бардам Под нос пуд костей и жил. …За немецким арьергардом Эскадрон в ночи спешил. И на тех тропинках подлых, Полных выбоин и тьмы, С непривычки маясь в седлах — Горе мыкали и мы. …А земля в жару дрожала… А металл живое рвал… И сказал ты вдруг: — Пожалуй, Прав казачий генерал. На Дону ли, на Шелони, В яром зареве огня, Боевые наши кони Есть Пегасова родня. Ибо честные поэты — Поголовно все — бойцы. Мы не люди без победы, Не жильцы и не певцы. Впрочем, это — прописное, Будто небо и земля… И бежали наши кони, Понимая шенкеля. И заря вставала ало Вместе с синью полевой. И металось из металла Крошево над головой. Северо-Западный фронт, 1942

ПОЕТ ЖЕНЩИНА

Осатаневшая от пота, От смерти, грязи, полусна, В окопах маялась пехота. И пела людям про кого-то В эфире женщина одна. Она молила, и просила, И выручала в черный час, О милых пела и красивых, А нам мерещилось — о нас. А нам казалось, огрубелым: Голубоглазые подряд, Благоухая белым телом, Над нами ангелы парят. Они касаются устами Войною вытянутых жил И осеняют нас крестами Далеких отческих могил. Покачиваясь, как на льдинах, В хорал сплетая голоса, Несут на крыльях лебединых Дымящиеся термоса. Сверкая снежными плащами У белых облак на краю, Солдат махоркой угощают, Ненормированной в раю. …От динамита и тротила Тряслась вселенная до дна. …О чем-то песню выводила В эфире женщина одна. А нам казалось: на восходе Несется голос в синь весны. И снились матушке-пехоте Ее немыслимые сны. Северо-Западный фронт, 1942

«Я ТЕБЯ ЛЮБЛЮ, НЕ ЗАБЫВАЮ..»

Ночь непроницаема, как уголь, Снег вокруг — подобие золы. Мертвецов затягивают туго Крови замороженной узлы. Поспокойней на исходе суток, Можно подремать на рубеже. И кричит по рации кому-то Молодой солдатик в блиндаже: — Я — «Онега»! Я — «Онега», «Лена»! Отвечайте, если вы жива!.. И соскальзывают по антеннам В полковые рации слова. Вновь несется над передним краем Голос сумасшедший в окоем: — Я тебя люблю, не забываю! — Я тебя люблю, не забываю! — Я тебя люблю, не забываю! — Что же ты безмолвствуешь?.. Прием! Северо-Западный фронт, 1942