Они прыгнули с трамплина на корме яхты и поплавали.

– Помогает, – признался Питер, когда теплая соленая вода смягчила ломоту в теле. Они, оба нагишом, поплыли рядом, сперва медленно, потом быстрее, перейдя от спокойных гребков к размашистым, доплыли до рифа и там остановились, тяжело дыша от усталости.

– Лучше? – спросила Магда. Ее волосы плавали вокруг, как стебли прекрасного водяного растения.

– Гораздо лучше.

– Плывем обратно: я тебя перегоню.

Они добрались до яхты одновременно и пошли в кубрик, смеясь, тяжело дыша и разбрызгивая воду. Но, когда Питер потянулся к ней, она позволила только легкую ласку и отстранилась.

– Вторая фаза лечения.

Магда по-прежнему нагишом хлопотала на кухне, повязав цветастый передник, который прикрыл темный кровоподтек на животе.

– Никогда не думал, что передник может быть таким завлекательным.

– Тебе положено готовить кофе, – укорила она и игриво толкнула Питера ягодицами.

Магда приготовила золотистый мягкий омлет, и они съели его на залитой солнцем палубе. Пассат гнал по небу стаи пушистых серебряных облаков, и в прогалинах между ними небо казалось особенно ярко-синим.

Завтракали с огромным аппетитом: яркое новое утро, казалось, прогнало обреченность, охватившую их накануне. Никому не хотелось нарушать это новое настроение, и Питер с Магдой болтали какой-то пустяковый вздор, восхищались красотой дня и бросали чайкам крошки хлеба, как дети на пикнике.

Наконец Магда села ему на колени и притворилась, что считает пульс.

– Пациенту гораздо лучше, – заявила она. – Вероятно, он достаточно силен, чтобы выдержать третью фазу лечения.

– А что это за фаза? – спросил он.

– Питер, cheri, ты, конечно, англичанин, но не настолько же туп? – И она поерзала у него на коленях.

Они любили друг друга в теплом солнечном свете, на одном из надувных матрасов, и ветер гладил их тела невидимыми пальцами.

Началось с подшучивания и смеха, легких вздохов открытия заново, радостного и одобрительного шепота – а потом все изменилось, налилось почти невыносимым напряжением, шквал чувств унес все гадкое, безобразное, все сомнения. Поток подхватил их и понес, беспомощных, в неведомые измерения, откуда нет пути назад. Все остальное казалось несуществующим.

– Я люблю тебя! – вскрикивала она, будто отрицая все, что ей пришлось сделать. – Люблю тебя одного! – Этот крик рвался из самой глубины души.

Им потребовалось очень много времени, чтобы вернуться издалека, вновь стать двумя отдельными людьми. Но вот это наконец произошло – и оба почувствовали, что никогда уже не смогут разъединиться полностью. Их единство было куда значительнее, чем простое единство двух тел. Это знание отрезвило их и в то же время придало новые силы, вызвало величайший подъем. Они не могли выразить это словами, просто знали.

Они спустили с кормы большую надувную шлюпку «Эйвон С 650», подплыли к берегу, вытянули свое резиновое суденышко за границу воды и привязали к стволу пальмы.

И, держась за руки, пошли в глубь острова, пробираясь между птичьими гнездами, устроенными в земле. Здесь, в одной большой колонии, занимавшей большую часть двадцатиакрового острова, гнездились с полдесятка разновидностей птиц. Яйца были самые разнообразные: от больших, с гусиное, холодно-синих до мелких, с куриное, пестрых, с произвольным, не повторяющимся пятнистым рисунком. Птенцы попадались либо уродливые, с телами, словно обваренными кипятком, либо симпатяшки, как в мультфильмах Уолта Диснея. Остров заполнял непрерывный шорох тысяч крыльев и крики и писк дерущихся и спаривающихся птиц.

Магда знала зоологические названия каждого вида, район его обитания, повадки, а также шансы на гибель или выживание в изменчивой экосистеме океанов.

Питер терпеливо слушал, чувствуя, что за этим лепетом и деланной веселостью скрывается желание подготовиться к ответу на обвинения, которые он предъявил ей.

В конце острова одиноко рос большой бальзамический тополь, его густая зеленая крона широко раскинулась над белым песком. Солнце теперь светило нестерпимо ярко, жара и влажность окутывали их, как шерстяным одеялом, которое окунули в кипяток.

Питер и Магда с благодарностью устремились в тень тополя, сели бок о бок на песок и стали смотреть через спокойные воды лагуны на очертания главного острова в пяти милях от них. С такого расстояния и под таким углом не было видно ни зданий, ни причала, и у Питера возникла иллюзия первобытного рая, где они одни: первый мужчина и первая женщина – на свежей и невинной земле.

Но первые же слова Магды разрушили эту иллюзию.

– Кто приказал тебе убить меня, Питер? Как был отдан этот приказ? Я должна знать, прежде чем расскажу тебе о себе.