— Да вы просто умница! Айфон! План дома! Должна быть еще лестница! — схватил Люшу за плечи Дедим. Глаза его вспыхнули азартом и лицо расплылось в улыбке. Сыщик дернул коллегу за руку, и они сбежали в подвал, под лестницу.

«Да он очаровашка, хоть и ужасно груб!» — изумилась Шатова метаморфозе, произошедшей с дубовым солдафоном, каким Денис Димитриев показался ей сначала.

В этот момент сыщики услышали приближающийся шум вертолета. Он уже в третий раз барражировал над зданием института. Все это время Дедим копался в своем айфоне. Едва стих звук мотора, как сверху, из здания института, раздались выстрелы. С первого этажа также стреляли очередями.

— Неужели опять пытаются штурмовать? — скривился Дедим.

Но выстрелы стихли.

— Да звоните в ФСБ, МВД, куда там еще! Слышите?! — нетерпеливо вскрикнула Шатова, приплясывая на месте от страха и бездействия.

Димитриев внимательно посмотрел на испуганную женщину и очень спокойно сказал, подняв руки и засовывая айфон в потайной кармашек:

— Во-первых, я тоже плевал на ваши панические приказы. Во-вторых, спецслужбы уже все знают, вы же слышите вертолет и выстрелы! Впрочем, освобождать ЭТИХ заложников грубыми силовыми методами никто не будет, а значит, у нас уйма времени, пока будут тянуться переговоры. В-третьих… — тут Дедим сделал паузу. Он приблизил свои сузившиеся глаза стального цвета к глазам Шатовой. Люша почувствовала запах изысканного одеколона. Вдруг все происходящее стало видеться Люше со стороны, в замедленном ритме. Два человека — изящная блондинка и сногсшибательный брюнет стоят очень близко, всматриваясь друг в друга, то ли перед решительной схваткой, то ли перед… Голова Юлии налилась тяжестью, ноги стали подкашиваться, а мозг, только что посылавший сигналы бедствия, вдруг выдал томную мыслишку-провокаторшу: «За таким мужчиной пойдешь по одному его кивку. Хоть на край света…»

— А в-третьих, — вернул сыщицу к действительности сухой голос детектива, — я одиночка. Только когда работаю один, все получается, в ином случае — летит в тартарары. Так что и ваше присутствие, коллега, — на слове «коллега» Дедим усмехнулся, — портит все дело. Убегайте через подвал. Если террорист очнулся, сумейте воспользоваться баллончиком!

— Да почему бы вам не сообщить о незащищенном подвале спецназу или кому там, группе «Альфа», «Бета», «Гамма»? — потрясая кулаками перед лицом надменного фанфарона, шипела Люша.

Дедим снова лучезарно улыбнулся и схватил ее кулачки своей рукой:

— А вы мне в самом деле нравитесь, коллега! Жаль, имени своего так и не назвали. Впрочем, Гамма вам очень подходит.

— Я Юлия! Юлия Шатова! — выдернула свои руки из цепких пальцев детектива Люша. — И вы мне СОВСЕМ не нравитесь, хоть я и запомнила ваше имя, Денис. — Юлия отвернулась, так как врать, глядя в глаза человеку, она не умела.

— Так вот, Юлия, — серьезно сказал Дедим, вновь вернув взгляду и голосу стали. — В заложниках моя сестра, и возможный организатор этого захвата прекрасно о ней осведомлен. Рисковать ее жизнью я не могу и не хочу. Так что никаких «Альф», бегущих через подвал, когда на втором этаже могут в полторы минуты быть в упор расстреляны пять десятков человек, и первой из них — моя родная сестра, я не допущу. Тут нужно действовать иначе…

Заложников загнали на второй этаж, в актовый зал. Действия террористов были слаженны и четки. Семь юнцов снова взяли в кольцо людей, сбитых в кучу около сцены. У дверей зала встала Асенька и высоченный боец с внешностью фотомодели. Он сверкал белозубой улыбкой и демонстрировал безупречный загар холеного лица. Килька, «державший» вместе с Веселом правый край заложников, возненавидел этого американского выскочку более других «чужаков», на которых даже армейская одежда сидела как парадная форма для показушной фотографии. Килька посмотрел на Аркана, стоящего на левом краю, рядом с чернявым «чужаком», и понял, что думают они примерно об одном и том же.

«Где Отец? Почему ни словом не обмолвился о том, что их ждет на самом деле? И каких сюрпризов еще ждать?» Предчувствие катастрофы накатило огненной волной, «Калашников» в руках задрожал, и Килька на мгновение опустил оружие. Он тут же поймал хищный взгляд Николая Николаевича. Глаза «старшего официанта» были красны и, как показалось Третьему, безумны. Он пристально наблюдал за оцепеневшими от страха людьми, прохаживаясь от одного края сцены к другому, и вдруг рявкнул:

— Сидеть!

Большинство тут же повалилось на паркетный пол. Но один из Депутатов — тот, который прислал фотографию генералу, неожиданно рванулся вперед:

— Довольно-о! — командным баритоном взревел он. — Мы требуем встречи с главным организатором этого бедлама! Идиотского фарса, который будет пресечен через считаные минуты группами «Альфа» и «Вымпел», неужели это непонятно?!

Николай Николаевич расплылся в улыбке, глаза его приобрели вполне дружелюбное выражение. Он подошел к смельчаку, поднял руку и слегка махнул ладонью. Раздались четыре автоматные очереди в потолок. Стреляли «чужаки», так как Волки не были готовы к подобным командам. С потолка сорвался и вдребезги разбился об пол огромный плафон. Благо, Катерину дернул в центр кучи Онежский, и люстра не задела ее. Но прошлась по плечу Бени, который и в толпе умудрялся держаться особняком. Поэт охнул и схватился за руку. Рев людей потряс стены. Когда в зале воцарилось настороженное молчание, вновь заговорил Николай Николаевич. Он, посмеиваясь, стряхивал с головы деревянную труху, которая струйкой высыпалась из дыры в потолке.

— А вот теперь, господа законодатели и прочие деятели искусств, я попрошу вашего почтеннейшего внимания. Первое и главное! Подчинение командам и спокойное поведение. Зачем нам жертвы и прочие ужасы? У нас есть некоторые требования к руководству этой страны. Надеюсь, оно проявит заботу о славных гражданах своей Родины, любящих поэзию, и не будет тянуть с решением.

Вкрадчивую речь прервал громкий выкрик:

— Туалет! Женщине нужен туалет и немедленная врачебная помощь! — требовала Ирма Андреевна, которая поддерживала голову теряющей сознание Рыжей. Актриса не могла избавиться от гадкого чувства невольной вины за случившееся. Она не испытывала и тени страха перед этими сумасшедшими людьми и их оружием. Ирма Андреевна с поражавшей ее саму твердостью осознавала, что не боится смерти. Она свято верила в то, что предначертанного не миновать. Солнцева думала лишь о муже и дочери. И очень жалела несчастных, попавших на этот поэтический вечер ужасов.