— Какое кино! Из башки, черт бы ее побрал!

— Черта не надо, Игорь Петрович. Это от Бога. Я бы радовался.

— Радоваться будем позже. А сейчас что делать?

— Да психиатру показаться на всякий пожарный случай, — запросто разобрался с проблемой Лаптев.

— Ага, — мрачно согласился Судских, — а мне пришьют метку сумасшедшего — и в отставку? И куда? В стране разброд, работы не найти. В охранники? Так я оружия толком не знаю… Черт, голова идет кругом. Сегодня самого себя видел…

— Чепуха, — не удивился Лаптев. — Раздвоение личности. Давайте я со своим знакомым нейрохирургом посоветуюсь, а там видно будет. Восходящее светило Олег Луцевич. Лады?

— А куда я денусь? — вздохнул Судских.

В конце недели он устроил обещанную встречу, и Судских отправился к профессору Луцевичу.

Восходящее светило оказалось крепким плечистым мужиком с теплыми глазами и улыбчивой физиономией. В таком тепле бабы размякают и тонут голяком. В другом месте Судских принял бы его за тренера качков или бывшего зэмээса, а то и за коллегу по службе в органах, но дело происходило в престижном медицинском учреждении, и стереотипно напрашивался вопрос: «Ну-с, батенька, с чем пожаловали?»

— С головой нелады, — прямо ответил Судских.

— Голова — не жопа, — по-приятельски констатировал Луцевич, отчего Судских повеселел. В кабинете одни, глядишь, мирно головка исправится. — Чай, кофе, коньяк, шампанское?

— Даже так? — поддержал его веселость Судских. — Тогда отправимся в ближайший кабачок, на том лечение и закончим. Возражения есть?

— Никаких, — принял игру Луцевич. — Кофе с коньячком — милейшее дело при нервных перегрузках.

Они перешучивались, но Судских внутренне догадывался, что Луцевич изучает его, за игривостью беседы идет пытливая работа и диагноз выстраивается.

Выпили по чашечке кофе, притерлись друг к другу и, кажется, понравились. Парочка вполне составлялась для похода в кабачок.

— Так что у меня? — желал знать диагноз Судских.

— Ничего, — вплел диагноз прямо в нить разговора Луцевич. — Мне Гришутка объяснил, какие проблемы вас мучают, но отклонений я не нашел. Встрясочка была при вашей работе, Игорь Петрович, — перешел на вежливый тон профессор.

— Давай на ты? — предложил Судских.

— Согласен, — кивнул Луцевич. — Скажи, Игорь, у тебя родинки есть?

— Кажется, есть одна, с год, как появилась. На бедре.

— Снимай штаны. — Судских посмотрел на него: шутит? — Я серьезно. Глянуть надо, тогда обскажу, в чем дело.

Внимательно осмотрев бедро Судских, он другими глазами посмотрел на него. Будто Судских профессор…

— Дружище, а ты божьей печатью отмечен. Такие стрелочки Его Высочество ставит на любимцах.

— Скажешь тоже, — засмущался Судских.

— Так и сказал. Одевайся. С такой штучкой можно не работать. С год назад, говоришь? Вот. С год зря на службу ходишь.

Расхохотались оба, и Судских опять не уяснил: шутит Луцевич или серьезен? И с толовой все в порядке, еще и в боженьки вышел.

— Не шучу, — серьезно подтвердил Луцевич. — Понимаешь, природа родинок своеобразна. Если объяснить упрощенно, путем такой пигментации организм освобождается от опрсдслсппого вида шлаков, предохраняясь от болезни. Вариант твердого пота. При исследовании пробы из родинки там обнаруживаются перерожденные клетки. Будто тебя провидение спасло от чего-то и предупредило: не балуй больше, накажу. Содрать родинку нельзя, иначе канцерок обеспечен. Дал бог, носи. Из-за этих родинок я напрочь рассорился с онкологами. Устоялось мнение: рак — заболевание. Как появляется — не знают. Как вылечить — не ведают, только облучать и резать. А я говорю — нет. Рак — особое заболевание нервной системы и эндокринных желез. Не хочет организм сопротивляться, устал, понервничал, к примеру, или заклинило на чем-то. Будь я онкологом, я бы такой переворот устроил!

— В чем дело? — поддержал Судских. — Тогда онкоцентр не Блохинвальдом назовут, а Луцевальдом. Светлее станет.

— Это для нас светлее и для пациентов надежда, а онкология — дело темное. Методы наработаны, специалистов подготовили для определенного режима работы: облучение, химиотерапия, операция. В любом из случаев больной протягивает годик-другой. Другого онкологи не признают и знать не хотят.

— А есть они, другие методы?

— Есть, — утвердительно мотнул головой Луцевич. — Народные медики наработали, знахари, экстрасенсы. Натуральные, заметь, но светила онкологии никогда их методы не примут.

— Почему?

— А на кой им это надо? Хлеб, батенька. А переучиваться желания нет. Врачевание как таковое на поток не поставишь, это строго индивидуальный подход к каждому пациенту, а онкология сродни религии. Терпите. Бог терпел и нам велел.

— А ты бы свою теорию выдвинул.

— Выдвинул. Более того, доказал, что онкологию надо лечить с головы, где собраны центры управления.

— Приняли?

— Нет, меня задвинули. Весь темный онкологический мир, как инквизиция, на меня ополчился. Нет, и все! Подключили телефонное право и начали показывать, как старших не слушать. Сначала с кафедры изжили, отобрали преподавание, сто штук потерял, потом оперблок урезали — еще триста. Представь, я — профессор, специалист, получаю вровень с уборщицей. Вот где онкология. Все общество пронизано метастазами, проститутки в норковых шубах на чай двести баксов дают!