–  А может быть, он сам хотел умереть, - говорили они. Убеждали меня.
– Может быть, он сам хотел, чтобы его убили. Он грезил свободой, мечтал о ней. Он даже не сопротивлялся. Почти. Разве что только для вида. Чтобы история казалась правдоподобной. Он вырвался на свободу! Он вышел наружу, на поверхность, и поселился в нас. Если мы не загоним его обратно, нам конец. Конец!

Волосы шевелились у меня на голове от их слов, сердце замирало. Я отказался. Я не мог! Не мог.

–  Ты пожалеешь, - сказали они.
– Ты не можешь оставаться непричастным.

Яд разъедал их быстрее, чем меня. Они были пропитаны им - насквозь.

–  Раз мы не можем вернуться туда, придется поступить по-другому, - настаивали они.
– Нужно предотвратить самый первый момент ужасного заблуждения. Начать все сначала и закончить так, как должно. Как завещали боги.

–  Какие боги?
– не понимал я.

Они бредили, и я бредил вместе с ними. Они звали меня, умоляли, угрожали. Я нашел в себе силы сказать «нет». Они отчаялись обратить меня в свою веру.

Когда я увидел Двуликую, догадался: участь моя решена. Возможно, я на ложном пути, время покажет. Если я буду жив через две недели, через месяц - значит, все в порядке и весь этот страх порожден моим собственным воображением, пораженным «сумеречной зоной».

Если я буду жив, эти строки никто не прочтет.

Любопытство - слишком мощная сила. Оно бывает непреодолимым. Желательно не соблазниться и не пострадать, говорю вам искренне, наученный горьким опытом.

Если же вдруг, паче чаяния, кто-либо заинтересуется моими записями, забудьте о них как можно скорее. Уничтожьте файл! Порвите лист с планом подземелий, сожгите его, развейте по ветру. Ради вашего же блага!

Почему я сам этого не сделал? Правильный вопрос. Я уже отравлен, я - «меченый». Мне нужно искать противоядие, если оно вообще существует. Я обречен искать выход. Я - наполовину мертвец. А впрочем, возможно, уже и труп. Трупы не дают советов. Рискните поверить мне, и вы останетесь живы и невредимы.

Написал я вышеизложенное для личного пользования, так как на память свою более рассчитывать не смею. Если она мне еще понадобится…»

Сыщик еще раз пробежал глазами последнюю строку. Жутковато…

–  Угадал, парень, - вздохнул он.
– Ты уже труп. Двуликая не обманула. Но за совет спасибо. С и К! Опять эти две буквы. Что они скрывают или на что указывают? На кладбище Симонова монастыря?

Разговор с худущим подростком, копавшимся в куче строительного мусора неподалеку от трапезной, всплыл в его памяти.

–  Есть еще вариант!
– хлопнул себя по лбу сыщик.
– Как же я сразу не догадался. СК… ну, конечно!

Ева любила эти ясные осенние дни, когда необыкновенная четкость красок делает прощальный блеск природы особенно прекрасным. Каждая веточка с задержавшимся на ней лимонным, бурым или багровым листом выделяется на голубом фоне небес, словно на полотне средневековых мастеров кисти. Солнце покрывает все вокруг бледным золотом. Запах опавшей листвы перемешивается с холодным воздухом, насыщая его горечью…

Ева и Проскуров молча прогуливались по пустому скверу.

–  Почему вы пригласили меня сюда?
– не вытерпел он и первым нарушил это молчание.

–  Хочу узнать вас. Почувствовать, что вы скрываете.

–  Откровенно!

–  Из нас двоих кто-то должен быть искренним, - улыбнулась Ева.
– Вы не можете себе позволить такую роскошь. А я - вполне!

–  Отчего вы невзлюбили меня?
– спросил Проскуров.
– Подозреваете в скрытности, хуже того - во лжи. Чем я заслужил вашу неприязнь?

Ева обошла лужу, любуясь плавающим в ней желтым листом.

–  Золотая гондола!
– мечтательно произнесла она.
– Будь я художником, написала бы картину: «Венецианские мотивы московской осени». Вы умеете восхищаться пустяками жизни, Эдуард?

–  Что?
– рассеянно переспросил он.

Ева засмеялась.

–  Почему вы не познакомили Нану со своими родственниками? Братом, теткой?
– перешла она к более прозаическим вещам.

Проскуров пожал плечами,

–  Нана очень скромна, застенчива, она похожа на улитку, которую приходится вытаскивать из ее раковины. Мне не хотелось ее травмировать. Со временем она привыкнет, и все образуется. Знакомство с родственниками - это всего лишь часть ритуала, каких-то общественных условий, правил. Нельзя ради соблюдения условий причинять боль и неудобства любимому существу.

Ева остановилась, внимательно посмотрела на своего спутника.

–  О-о! Что я слышу! Какие речи… Почему я не могу вот так взять и легко вам поверить? А, Эдуард?

Он смешался.

–  Вы довольно проницательны, неожиданно прозорливы для женщины, - вздохнул Проскуров.
– Если быть до конца честным, Нана не горела желанием представляться моей родне. Она и со своими знакомила меня неохотно. Такой уж у нее склад характера… замкнутый.

–  Вас это не настораживало?

–  Настораживало, - признался он.
– А с другой стороны, нравилось. Женщина, которая обращает много внимания на окружающих и любит привлекать его к себе, - не мой идеал.