–  Уходите.

–  Это серьезно?

–  Надеюсь, нет, - укоризненно произнесла она, показывая глазами на дверь.
– Идите же! Ему нужно отдохнуть.

На ватных от напряжения ногах директор агентства «Перун» - уже, возможно, бывший - покинул кабинет господина Ирбелина. Он не собирался уступать ему девушку ни при каких обстоятельствах. Увольнения он не боялся, знал, что работу найдет легко, да и патрон - не какой-нибудь мафиози, вполне респектабельный бизнесмен, который не станет рисковать репутацией и вступать в конфликт с законом из-за смазливой девчушки.

При последней мысли Жоржа обжег стыд - Грёза не заслуживает такой оценки.

–  Все угрозы Ирбелина - чистый блеф, - прошептал он, спускаясь по лестнице к выходу из офиса.
– Патрон взбеленился и потерял власть над собой. Небось уже жалеет о вырвавшихся у него словах.

Вчерашний вечер, проведенный с Грёзой, перевернул представления Жоржа о женщинах и об отношении к ним. Новая знакомая оказалась молчаливой и застенчивой, она сидела в машине тихо, боясь пошевелиться, и глядела в окно. Он с трудом уговорил ее зайти в кафе.

–  Мы же собрались поужинать, - напомнил Глинский, притормаживая у небольшого уютного ресторанчика.
– Вы обещали.

–  Я в старом свитере, - отнекивалась девушка.
– И вообще, мне неловко. Зачем все это? Вы зря потратите деньги.

–  Заботитесь о моем кошельке?
– развеселился он.
– Лучше подумайте, что бы нам заказать.

–  Я не разбираюсь в блюдах, - покраснела она до слез.
– Меня никто никуда не приглашал ни разу.

–  Значит, пора начинать!

Заказ ему пришлось делать самому. Грёза не очень хорошо управлялась с ножом и вилкой, поэтому Глинский тоже отложил нож в сторону, чтобы не смущать ее.

–  Я далеко не сразу научился этой премудрости, - объяснил он.
– Мой отец работал в котельной, а мама возилась со мной и братом-инвалидом. У нас дома за столом было не до церемоний - наесться бы досыта. Наверное, наша жуткая бедность заставила меня рано искать способ заработать побольше денег.

Его шокировала собственная откровенность. До сего момента он никому не рассказывал о своей семье, даже Ирбелину. Кому интересны чужие проблемы? Но Грёза слушала, внимая каждому его слову. Это ее не отталкивало, а, напротив, сближало с Глинским.

–  Все-таки у вас есть родители, - вздохнула она.
– И брат.

–  Отец умер два года тому назад, - без тени горечи сказал Глинский.
– А мама и брат живут за городом, на моем содержании. Я отсылаю им достаточно, чтобы они ни в чем не нуждались.

Грёза посмотрела на него другими глазами.

–  Вам трудно было становиться на ноги?
– с сочувствием спросила она.

–  Это уже в прошлом.

Он ловил любопытные взгляды мужчин и женщин, сидевших за соседними столиками - его блестящая наружность слишком контрастировала со скромной внешностью и одеждой Грёзы. Они представляли собой странную пару.

–  Пойдемте, потанцуем?
– желая эпатировать публику, предложил Глинский.

Грёза совсем растерялась, но послушно встала и доверчиво положила руку ему на плечо. Ее прикосновение потрясло Жоржа - он никогда еще не испытывал подобного ощущения: затопившей его нежности и потребности отдать всего себя этой едва знакомой молодой женщине с таким трогательным изгибом губ, с непослушными завитками волос вдоль щек, с дрожащей голубоватой жилкой на шее. Эта жилка отсчитывала теперь не только ее, но и его пульс. Полнота жизни раскрылась для Глинского так просто и ясно, что дыхание его стеснилось, и он некоторое время молчал, привыкая к этому новому состоянию.

Они двигались в танце, завороженные друг другом, очарованные звуками медленного фламенко.

–  Испанская музыка, - голос Жоржа сел от волнения.
– Вам нравится?

Она кивнула.

Ресторанчик назывался «Дон Кихот». Интерьер был выдержан в мавританском стиле, а на стенах висели пейзажи с ветряными мельницами и портреты черноволосых красавиц в кружевных мантильях. В центре зала в подсвеченной нише стояла скульптурная группа: хитроумный идальго Дон Кихот верхом на Росинанте и его верный оруженосец Санчо Панса.

–  Между прочим, испанские мастера обожают изготовлять комплекты шахматных фигур по мотивам романа Сервантеса, - блеснул эрудицией Глинский.
– И вообще… писатель вложил в уста одного из героев книги мысль… не помню, чью именно… что предназначение шахмат - быть символом жизни.

Грёза вздрогнула и слегка отстранилась, поднимая на него глаза.

–  Символом… жизни?
– переспросила она, холодея.

–  Да.

Глинский не понимал, насколько разным было их отношение к прозвучавшей фразе.