К приему императорского посла Святополк облачился в тяжелое, украшенное драгоценными каменьями платье: водрузил на себя сверкавшие золотом бармы, шапку алого бархата с собольей опушкой, тоже усыпанную алмазами и жемчугом.

По лавкам, ближе к стольцу, рассеялись бояре, воеводы, тысяцкий. По правую руку от стольца сел князь Борис, по левую — казначей Анастас. Сзади встали два гридня-телохранителя в калантарях с начищенными до зеркального блеска пластинами.

Гридни стояли и у дворцового крыльца, и на самом крыльце тоже, все одетые в свои лучшие платья. Все это должно было убедить византийца, сколь уважителен киевский князь к императорскому посланцу да и к самой империи.

Когда посол подошел к крыльцу со своей свитой, на крыльце явился боярин и торжественно произнес:

— Великий князь земли Русской Святополк Ярополчич ждет тебя. Пожалуй к нам, — и поклонился послу.

Тот неспешно поднялся на крыльцо и прошел вслед за боярином в зал. А тот, войдя в зал, опять провозгласил:

— Великий князь, к тебе пожаловал посол императора Василия Романовича. Принимай его, — и с поклоном отступил в сторону, как бы давая византийцу дорогу к стольцу.

Посол остановился шагах в десяти перед стольцом, церемонно поклонился:

— Великий князь, я послан моими императорами поздравить тебя с вокняженьем над землей Русской, передать тебе их грамоту и подарки.

Неуловимым движением византиец извлек из-за обшлага пергаментный свиток с царской печатью и с поклоном протянул его в сторону стольца. Анастас вскочил с лавки, подошел к послу, принял грамоту и, передав ее Святополку, сел на место.

Посол хлопнул в ладоши, и тут же в дверь стали входить один за другим его слуги, внося подарки и складывая их к подножию стольца. Были там дорогие шелковые паволоки, аксамиты, серебряные сосуды, амфоры с дорогими винами, фрукты и даже сирийский меч, отливавший синевой.

— Я благодарю высоких братьев наших императоров Василия и Константина, — заговорил Святополк, — за их щедроты к нам.

Он понимал, что посол явился не только для того, чтобы поздравить и вручить подарки. Наверняка у византийских монархов есть к Киеву какая-то неотложная просьба. Он почти угадывал ее. «Будут просить войска. А где мне его взять? Да еще в то время, когда, того гляди, явится с новгородцами Ярослав».

И чтоб как-то сгладить свой будущий отказ Византии, великий князь сказал:

— Всякий дар красен отдаром, и мы с братом моим Борисом Владимировичем подумаем, чем одарить императоров Василия Романовича и Константина Романовича.

— О-о, князь, — возразил посол, — это дар от чистого сердца в знак скрепления нашего союза.

«Знаем мы ваше «чистое сердце», — подумал Святополк, а вслух спросил:

— Как здоровье наших царственных родичей?

— Спасибо, князь. Императоры оба, слава Богу, здоровы, чего тебе желают от чистого сердца.

— Как война их с болгарами? — спросил Святополк, давно знавший, что она окончилась победой Византии. Но посла надо было натолкнуть на похвальбу этой победой, чтобы потом легче отказывалось, мол, побеждаете, какое вам еще войско надо?

— О-о, наконец-то, провоевав с Болгарией более тридцати лет, мы в прошлом году победили их окончательно. Император Василий с Божьей помощью взял в последней битве в плен пятнадцать тысяч болгар.

— Да? — вскинул брови Святополк. — За такой полон можно озолотиться.

— Но нет, Багрянородный дал им всем свободу, — молвил посол с торжеством.

— Свободу? — удивился Святополк, и даже бояре на лавках завздыхали, переглядываясь в удивлении: «Какой же умный отпускает полон?»

Вполне насладившись произведенным впечатлением, посол наконец дополнил:

— Но перед тем ослепив всех.

— Как? — воскликнул Борис, даже привстав на лавке. — Всех ослепил?

— Ну не всех. Из пятнадцати тысяч оставил сто пятьдесят зрячих, чтобы каждый из них мог вести за собой свою сотню слепых, но и зрячим оставил лишь по одному глазу.

Больше всего эта новость подействовала на Бориса, — может, оттого, что он доводился сыновцом императорам-изуверам. На некоторое время в зале установилось молчание, бояре лишь обменивались взглядами: ну и ну! Кто ж может быть более жесток, чем византийцы? Пятнадцать тысяч! Целый город можно было заселить, именно так и действовал покойный Владимир Святославич. В конце концов, лучше в рабство продать — хошь бы и по гривне! Ой-е-ей! Наконец не выдержал боярин Ляшко, вздохнул:

— Какая в том корысть» была?

— Как какая? — удивился посол, словно только и ждал этого вздоха. — Войне-то конец. Они же, болгары, терзали нас с девятьсот восемьдесят первого года, это считай тридцать три года. А отныне смирились. Поняли, с империей лучше в мире жить.

«Или припугивает, — гадал Святополк. — Но тогда к чему подарки?» И, решив еще более обезопаситься, спросил:

— А как наша русская дружина показала себя?

— О-о, русские славно воевали, не зря им при победе в Пелагонии император отдал треть добычи. Это самая близкая к императорам и надежная дружина, ваши русские.