Шрифт:
И вдруг он ощутил на правом плече сочувственную руку, догадался: Святополк. С другой стороны гроба появилась вся в черном сестра Предслава, бледная, заплаканная.
— Выйдем, — тихо шепнул на ухо Борису Святополк.
Они вышли на улицу, и, увидя их, опять заголосила, заплакала толпа. Пришли в великокняжеский дворец, поднялись в светлицу отца.
— Когда будем хоронить? — спросил Борис.
— Как только съедутся братья. — отвечал Святополк, беря со стола сверток пергамента.
— За кем ты послал?
— Послал за Глебом, Станиславом. Святослав уже приехал, сменит у гроба Предславу.
— А еще за кем?
— Даже в Тмутаракань за Мстиславом отправил гонца, хотя вряд ли он приедет.
— Почему?
— Далеко ведь, у черта на куличках. Еще доберется ли до него мой гонец, ехать-то через печенегов.
— А к Ярославу?
— К Ярославу? — переспросил Святополк. — Стоит ли? Из-за него отец и разболелся. И потом, вот. Читай, — и подсунул Борису сверток пергамента.
— Что это?
— Это грамота из Новгорода от посадника Константина Добрынича отцу нашему. Она уже не застала его. Пришла на другой день после смерти. Читай, читай.
Борис развернул пергамент, грамота гласила:
«Великий князь Владимир Святославич! Прости, что не смог я удержать Ярослава от решения его пагубного отложиться от Киева. Видит Бог, я как мог старался отговорить его. Не получилось. Один из твоих ближних предупредил Ярослава, что готовишься наказать неслуха, и он уговорил вече собирать куны для найма варягов. И ему было собрано очень много кун, со всего города сбирали. И он отправился к королю Олафу за варягами. Берегись, Владимир Святославич. Ежели он приведет варягов — сидеть в Новгороде не станет, а поведет их на Киев. На тебя. И я ничем не смогу помочь. Он грозится сместить меня, потому что я сказал ему, что против тебя никогда не обнажу меча. А на нем уж бес верхом поехал, весь Новгород настроил против Киева. Молю Бога, чтобы он не допустил скреститься мечам сына и отца. Неужто он допустит это? Умоляю тебя, Владимир Святославич, помиритесь. Ну а ежели не можешь перешагнуть через обиду, точи меч.
Константин».
Борис закончил чтение, машинально начал сворачивать свиток.
— Ну как? — спросил Святополк.
— Плохо.
— Да куда уж плоше. Ярослав у варягов набирает войско против родного отца. И ежели приведет его, без дела сидеть не будет. Тут Константин прав.
— Считаешь, пойдет на Киев?
— А то на кого же? Он станет себе великий стол добывать.
— Но ты же старший, стол великий твой должен быть.
— Ты забываешь, Борис, что я не родной сын отцу. А из родных Ярослав старше, и он не преминет предъявить свои права, тем более ежели будет в союзе с королем варяжским.
— Мы можем печенегов в союз призвать.
— Печенегов? — усмехнулся Святополк. — Устоят ли они перед варягами? Сомневаюсь. Одна надежда на тестя моего, но его с императором мир не берет, никак не развяжутся.
— Так что же делать?
— Ну, перво-наперво, Борис, надо достойно проводить отца и справить добрую тризну по нем.
— Понравится ли сие митрополиту? Скажет, в язычество, мол, ворочаетесь.
— А мы его и спрашивать не станем, Борис. В язычестве, брат, не все плохо. Та же тризна ведь. Душа отца, глядя с неба, только радоваться будет, что по нем пир такой загудит. Ты же знаешь, как он любил пировать. Верно?
— Верно.
— Вот и порадуем его душеньку. А уж потом возьмемся мечи точить, как советует посадник. Даст Бог, хорошо наточим.
Не врут волхвы…
Киевский гонец, прискакав в Муром, не нашел там князя Глеба Владимировича.
— Где же он? — удивился киевлянин.
— Спроси Горясера.
Горясер встретил гонца вопросом:
— А зачем тебе Глеб?
— Умер великий князь Владимир Святославич, и князь Святополк, заступивший его место, зовет всех братьев в Киев отца хоронить.
— Ах, какое горе-то, — молвил лицемерно Горясер, в душе радуясь случившемуся. — А князь Глеб ныне на ловах на речке Именю.
— Дай мне провожатого, я скачу туда.
— Хорошо. Передохни да и коня подкорми пока. Будет тебе провожатый. Иди в трапезную.
Отправив киевлянина на отдых, Горясер позвал к себе своего работника Фильку:
— Поедешь с киевлянином провожатым до стоянки Глеба. Путь-то, надеюсь, не забыл?
— Не забыл.
— Доведешь гонца и тихонько передашь Торчину мою грамоту, он там поварничает.
— Знаю.
— Да смотри, чтоб никто не видел.
Горясер сел за грамоту, взял перо и, морща лоб, принялся сочинять. И уж написал половину и вдруг хлопнул себя по лбу ладонью:
— Как же я забыл! Торчин же не ведает грамоты.
— Ишь ты, — посочувствовал Филька.
— А ты ведаешь? — спросил Горясер слугу своего.
— Откуда, господин? — отвечал виновато Филька. — Слыхал я, в Киеве крещеных учат читать, а мы…
— Ладно, замолчи, «крещеный», — насмешливо оборвал Горясер Фильку и задумался: «Как же передать Торчину свой приказ, да так, чтоб никто, в том числе и Филька, не догадался, о чем идет речь? Как?»