— Я тебе благодарен, мать, что ты меня из язычества к свету христианства вытащила. А сейчас, пожалуйста, позови ко мне внучек… старших.

Упоминание о внучках, которых Дубровка тоже любила, смягчило ее, и голос княгини потеплел:

— Хорошо. Сейчас.

Она вскоре вернулась, подталкивая перед собой четырех девочек-погодков, одетых в зеленые шелковые платьица и обутых в сандалии.

— Идите попрощайтесь с дедом.

При виде внучек лицо старого князя потеплело, в глазах заблестели слезы.

— Милые вы мои, — прошептал он растроганно, — подойдите ближе. Гейра, Астрид, Гунгильда.

Но первой подбежала самая маленькая Ядвига, спросила серьезно:

— Ты уезжаешь, деда? Да?

— Уезжаю, Ядочка, навсегда уезжаю, милая.

Он нежно гладил белые волосенки младшей, и слезы уже катились по его щекам и бороде.

— Будешь помнить деда-то?

— А я всегда помню про тебя.

— Ну вот умница, вот спасибо, утешила деда, золотинка моя.

— Поцелуйте деда и ступайте, — сказала Дубровка.

— Он колючий, — сказала Ядвига.

Князь с княгиней переглянулись, улыбнулись одновременно.

— А ты в лоб, деточка, в лоб меня.

Старшие Гейра и Астрид понимали, куда уезжает дед, насупились, но крепились. Младшая Ядвига всех опередила, чмокнула деда в лоб раз-другой.

— Ты гляди ворочайся, деда.

Прощание с внучками так растрогало Мечислава, что вернувшийся Ясь застал князя в слезах, чего за ним никогда не водилось. Ясь сделал вид, что не заметил, деловито доложил:

— Отправил поспешного.

— Запасного коня дал?

— А как же. Самых резвых с конюшни. Думаю, завтра к обеду и князь Болеслав прискачет.

— Хошь бы дождаться его, — вздохнул тоскливо Мечислав, — шибко худо мне.

— Дождешься, князь, — ободрил слуга. — Выздоровеешь, еще и в седло сядешь.

— В седло вряд ли, укатали сивку.

— Там княгиня Ода с детьми во дворе. Может, позвать?

— Ода? — переспросил Мечислав и задумался.

Он любил молодую жену, чего уж таиться, но сразу после Дубровки не мог перестроиться на встречу с ней, тем более после прощания с любимыми внучками.

— Оду можешь позвать, только мальчишек не надо, — разрешил наконец после долгой паузы.

Не то чтобы не любил он младших сыновей (куда денешься, свои ведь), но не хотел сейчас у ложа своего толкотни и возни мальчишечьей. Внучки — девочки, это другая стать — нежны, ласковы, заботливы да и как-то милее. Мечтал своих дочек иметь, не вышло. И первая жена — Дубровка, и вторая — Ода одних сыновей ему нарожали. А сыновья — князья будущие, где ж им столько княжеств набрать на пятерых-то? Ох-хо-хо, князю и помереть-то спокойно нельзя, ломай голову, как на пятерых один пирог поделить, который и делить-то нельзя.

Болит сердце у старого князя за детей, ныне они братья родные, а завтра могут врагами лютыми стать. Хорошо вон Владимиру Киевскому: у него земли немерено, сказывают, всех наделил уделами, даже и тех, которые еще под стол пешком ходят. А как быть ему, великому князю Польши? Откуда земли на всех набрать?

Молодой княгине Оде ничего не мог сказать Мечислав в утешение. В глазах вдруг начало темнеть, сознание едва теплилось. Одну лишь просьбу успел прошептать:

— В храме Нии, у мироправителя вымолите мне…

А чего вымолить, уже сказать не смог, сил не хватило. Но княгиня и сама догадалась: в храме Нии полагалось просить счастливого успокоения для мертвых.

Слуга Ясь встревожился, что при Оде и кончится князь. Ан нет, ушла княгиня, и Мечиславу вроде получшало. Из последних сил тужился больной, чтоб не помереть до свиданья со старшим сыном.

Ночью вдруг Вячеслав захотел попрощаться с умирающим братом, но тот отрицательно покрутил головой: не надо, мол. И Ясь не пустил Вячеслава.

— Не обижайся, пан Вячеслав, ему надо до Болеслава дотянуть.

Как и рассчитывал Ясь, Болеслав явился на следующий день после обеда. Ввалился в опочивальню к отцу прямо из седла, с плеткой в руке. Здоровенный, под потолок ростом, да и в обхвате не мал, опустился на лавку, жалобно заскрипевшую под его тяжестью.

При виде сына — крепкого, ражего — оживился Мечислав, откуда что взялось.

— Ты уж слыхал, поди, сын, как оконфузился я?

— Знаю. Рассказали. Надо было меня с дружиной взять, такого бы не случилось.

— Теперь уж чего после драки кулаками махать. Вот помирать собрался…