— Недоволен, поди, опять будет Владимир.

— Чем?

— Ну, кун, скажет, мало привезли.

— А ты скажи, мол, наша скотница во весь год скудна. Нам двор не на что содержать, не то что дружину. Он со всех уделов тянет, с одного Новгорода две тысячи в год гребет. А мы? С дреговичей едва ли вдесятеро от этого сбираем. Я уж не говорю, сколь Владимир с мытни [92] на Почайне имеет.

— Ну он, как обычно, скажет, я, мол, вас от поганых стерегу, дружину кормлю.

— Все равно попроси у него убавки. Коли по-доброму попросить, он уступит. Я его знаю.

Помолчав, Арлогия спросила:

— Как этот изверг сбирается на Киев бежать? Водой али сушей?

— Сушей побежим. Еще надо в Овруч заезжать за Святославом.

— Значит, и Святослава Владимир зовет?

— И Святослава.

— Ну тогда другое дело, — сказала с облегчением Арлогия. — Поди, своего-то на зло не станет звать.

— В Смоленск, говорит Блуд, за Станиславом послал.

— Ну и слава Богу, — перекрестилась Арлогия. — Святославу передай мое искреннее сочувствие: вот уж не ожидала, что Мальфрида прежде меня уйдет. Такая веселая. Кого из отроков с собой берешь?

— Да никого. Волчка хватит. У Блуда своих гридней хватает. Он говорит, зачем тебе лишние нахлебники?

— А как же назад?

— Как-нибудь доберемся.

— Как-нибудь не воздумай. Бродней в лесах больше, чем медведей. Или у Владимира отроков попросите, или с купцами водой идите до Погоста. А нет, так ждите Еловита с выходом, с ним и воротитесь.

— Ладно, мама, не беспокойся. — Святополк поцеловал мать в щеку.

— Если этот изверг спросит, почему, мол, я к нему не вышла, скажи, мол, болею.

— Хорошо, мама.

Однако Блуд за всю дорогу не вспомнил о княгине, — видимо, догадывался о ее неприязни к нему. Для такой догадки ума большого не требовалось.

В Овруч по мосту въезжали перед вечером. Святополк вспомнил, что рассказывал ему Варяжко про этот мост, и обратил внимание, что мост был обновлен, а по краям огражден крепкими дубовыми перилами, способными удержать не только человека или коня, а и не дать упасть с моста груженой телеге. Видимо, хозяин Овруча знал о несчастье, происшедшем здесь почти четверть века назад…

Князь Святослав вышел на высокое крыльцо, когда во двор стали въезжать прибывшие гости. Рядом с ним стоял белокурый мальчик лет девяти.

Святополк, улыбаясь, поднимался на крыльцо, пытаясь отыскать во взрослом муже те детские черты, которые помнились с того далекого времени.

— Неужто Святополк? — сказал полувопросительно Святослав, выискивая в госте то же самое.

— Он самый, князь, — отвечал Святополк. — Ну, здравствуй, брат.

Они обнялись дружелюбно, похлопали друг друга по спине.

— Где же нам узнать друг друга, чай, были вон такие тогда, как Ян теперь. Кстати, знакомься — мой сын Ян, — представил Святослав мальчика. — Вот, Ян, это твой стрый, князь Святослав.

— Это твой сын? — удивился гость.

— Да. А что? Не похож?

— Нет. Отчего. Похож, — смутился Святополк. — Завидую.

— А у тебя что, нет сына?

— Нет, брат, — вздохнул Святополк. — Ни сына, ни дочери.

Святослав понял, что задел самое больное место гостя, и утешил:

— Ничего, брат. Будет еще. Вы молодые. Вон наша прабабка Ольга, говорят, чуть ли не в пятьдесят родила. Это дело нехитрое.

Дворец княжеский в Овруче был невелик, и поэтому все спутники князя и воеводы после ужина расположились на ночлег во дворе: кто на телегах, кто на сеновале и даже на крышах клетей.

Ядвига сразу ушла на половину княгини, там и ужинала, и спать улеглась. Старого воеводу Блуда увели в отдельную клеть.

Святослав со Святополком долго сидели в трапезной под трехсвечным шандалом, делясь мыслями о положении княжеств своих.

— Отец мне горло перепилил с этим крещением, — жаловался Святослав. — Словно древлян не знает.

— У меня то же. Налетел. Нашумел. Привез иерея Фому. Взялся крестить, половина города в леса убежали. Я говорю ему, нельзя, мол, силой, а он мне: «Бог дурака поваля кормит». Вот и поспорь с ним.

— У тебя хоть поп есть, а у меня ведь нет. Обещает из училища прислать кого.

— Что мой поп? Его туровские язычники едва не утопили.

— И утопят, как пить дать. Мои древляне на Киев злобу в сердце таят — еще за Ольгины подвиги. Хорошо хоть дань платят. Да и то, гляди, опять взбунтуются. Ныне с них дань в две руки дерут. Приезжаешь в веску дымы или рала облагать, а данники плачут, уже, мол, выплатили. Кому— допытываешься. Выясняется, разбойники были. Те, брат, все до дна выскребают. И мне, князю, впору не с вески брать, а ей давать, чтоб не вымерли. А отцу что? Ему давай выход.