Стихотворения и поэмы
вернуться

Стоянов Людмил
Шрифт:

173. ПРОСТОЙ ЧЕЛОВЕК

Живя в двадцатом веке, в отечестве своем, хочу о человеке поговорить простом. Раскрыв листы газеты, раздумываю зло; определенье это откудова пришло? Оно явилось вроде из тех ушедших лет: смердит простонародье, блистает высший свет. В словечке также можно смысл увидать иной: вот этот, дескать, сложный, а этот вот — простой. На нашем белом свете, в республиках страны, определенья эти нелепы и смешны. Сквозь будни грозовые идущий в полный рост, сын ленинской России совсем не так уж прост. Его талант и гений, пожалуй, посильней иных стихотворений и множества статей. За всё, что миру нужно, товарищ верный тот отнюдь не простодушно ответственность несет. 1962

174. МОНОЛОГ РУССКОГО ЧЕЛОВЕКА

Я русский по виду и сути. За это меня не виня, таким вот меня и рисуйте, ваяйте и пойте меня. Нелегкие общие думы означили складку у рта. Мне свойственны пафос и юмор, известна моя доброта. Но в облике том большелобом, в тебе, пролетарская кость, есть также не то чтобы злоба, а грубая, честная злость. Я русский по духу и плоти. Развеяв схоластику в прах, и в мысли моей, и в работе живет всесоюзный размах. Под знаменем нашим державным я — с тех достопамятных пор — нисколько не главный, а равный средь братьев своих и сестер. Литовцы, армяне, казахи, мы все в государстве своем не то чтоб в зазнайстве и страхе, а в равенстве общем живем. Я с этим испытанным братством, с тобой, дорогая страна, всем русским духовным богатством успел поделиться сполна. И сам я, не менее знача, не сдавши позиций своих, стал много сильней и богаче от песен и музыки их. 1962

175. ПЕСЕНКА

Там, куда проложена путь-дорога торная, мирно расположена фабрика Трехгорная. Там, как полагается, новая и вечная вьется-навивается нитка бесконечная. Вслед за этой ниточкой ходит по-привычному Рита-Маргариточка, молодость фабричная. Руки ее скорые тем лишь озабочены, чтоб текла по-спорому ровная уточина. Пусть она и модница, но не привередница. Русская работница, дедова наследница. С нею здесь не носятся, будто с исключением, но зато относятся с добрым уважением. Быстрая и славная, словно бы играючи, ходит полноправная ловкая хозяечка. В синеньком халатике, словно на плакатике, В красненькой косыночке, словно на картиночке. 1963

176. МАЛЬЧИШКИ

О прошлом зная понаслышке, с жестокой резвостью волчат в спортивных курточках мальчишки в аудиториях кричат. Зияют в их стихотвореньях с категоричной прямотой непониманье и прозренье, и правота и звук пустой. Мне б отвернуться отчужденно, но я нисколько не таюсь, что с добротою раздраженной сам к этим мальчикам тянусь. Я сделал сам не так уж мало, и мне, как дядьке иль отцу, и ублажать их не пристало, и унижать их не к лицу. Мне непременно только надо — точнее не могу сказать — сквозь их смущенность и браваду сердца и души увидать. Ведь всё двадцатое столетье — весь ветер счастья и обид — и нам и вам, отцам и детям, по-равному принадлежит. И мы, без ханжества и лести, за всё, чем дышим и живем, не по-раздельному, а вместе свою ответственность несем. 1963

177. ПОЭТЕССА

Такого места просто нету в краю метельных русских зим, где б не висела стенгазета с названьем собственным своим. Ее найдешь на месте видном, слегка поблекшую уже, в любой артели инвалидной, в любом заштатном гараже. И даже там, где скуповато общественная жизнь идет, она выходит всё же к датам хотя б четыре раза в год. …Уже у нас в пути помалу сложилось общее житье, но всё чего-то не хватало, пока не поняли: ее. Чтоб стенгазеты молодежной наполнить и украсить лист, нашлись политик, и художник, и развеселый юморист. И недреманное то око, что через местную печать готово, к сроку и без срока, разоблачать и обличать. Все сочинять взялись проворно, всех обуяла жажда дел. Вот только словом стихотворным никто, к несчастью, не владел. А ведь тревожное кипенье народа юного того так и рвалось в стихотворенье, певца просило своего. Вот тут-то кстати и случилось, что, некрасива и бледна, полустесняясь, объявилась негромко девушка одна. На эту нашу поэтессу, забыв на время юмор свой, мы все глядели с интересом благожелательной толпой. Живя вагонною семьею, кормясь из общего котла, мы знали только, что швеею она на фабрике была. И что почти весь век короткий там, на окраине Москвы, жила по-скромному у тетки, пенсионерки и вдовы. Одни и те же юбки шила, ходила в клуб потанцевать и вдруг отчаянно решила иглу на стройку променять. Всё это нас не умиляло: ведь все такими были тут и все, раздумывая мало, сибирский выбрали маршрут. Но вот, тетрадь в обложке белой расположив перед собой, она, уже волнуясь, села за шаткий столик боковой. И все мы по своей охоте так незаметно, как смогли, чтоб не мешать ее работе, посторонились, отошли. Совсем притихло общежитье, погас курильщиков огонь, лишь еле слышно — по наитью — вела мелодию гармонь. Старательно, как на уроке, сидела девушка вдали. Но вот уже явились строки, заторопились и пошли. Встречая радостно и смело слова, идущие чредой, она заметно хорошела над каждой найденной строкой. Она писала жарко, с ходу, не исправляя ничего, пускай не для всего народа, а для вагона одного. И весь вагон, как по заданью, утихомирившись пока, с нелицемерным ожиданьем следил за ней издалека. 1963 Поезд «Москва — Лена»

178. ПОПЫТКА ЗАВЕЩАНИЯ

Т. С.

Когда умру, мои останки, с печалью сдержанной, без слез, похорони на полустанке под сенью слабою берез. Мне это так необходимо, чтоб поздним вечером, тогда, не останавливаясь, мимо шли с ровным стуком поезда. Ведь там лежать в земле глубокой и одиноко и темно. Лети, светясь неподалеку, вагона дальнего окно. Пусть этот отблеск жизни милой, пускай щемящий проблеск тот пройдет, мерцая, над могилой и где-то дальше пропадет… 1964

179. КСЕНЯ НЕКРАСОВА

Что мне, красавицы, ваши роскошные тряпки, ваша изысканность, ваши духи и белье? — Ксеня Некрасова в жалкой соломенной шляпке в стихотворение медленно входит мое. Как она бедно и как неискусно одета! Пахнет от кройки подвалом или чердаком. Вы не забыли стремление Ксенино это — платье украсить матерчатым мятым цветком? Жизнь ее, в общем, сложилась не очень удачно: пренебреженье, насмешечки, даже хула. Знаю я только, что где-то на станции дачной, вечно без денег, она всухомятку жила. На электричке в столицу она приезжала с пачечкой новых, наивных до прелести строк. Редко когда в озабоченных наших журналах вдруг появлялся какой-нибудь Ксенин стишок. Ставила буквы большие она неумело на четвертушках бумаги, в блаженной тоске. Так третьеклассница, между уроками, мелом в детском наитии пишет на школьной доске. Малой толпою, приличной по сути и с виду, сопровождался по улицам зимним твой прах. Не позабуду гражданскую ту панихиду, что в крематории мы провели второпях. И разошлись, поразъехались сразу, до срока, кто — на собранье, кто — к детям, кто — попросту пить, лишь бы скорее избавиться нам от упрека, лишь бы быстрее свою виноватость забыть. 1964

180. «Мальчики, пришедшие в апреле…»

Мальчики, пришедшие в апреле в шумный мир журналов и газет, здорово мы всё же постарели за каких-то три десятка лет. Где оно, прекрасное волненье, острое, как потаенный нож, в день, когда свое стихотворенье ты теперь в редакцию несешь? Ах, куда там! Мы ведь нынче сами, важно въехав в загородный дом, стали вроде бы учителями и советы мальчикам даем. От меня дорожкою зеленой, источая ненависть и свет, каждый день уходит вознесенный или уничтоженный поэт. Он ушел, а мне не стало лучше. На столе — раскрытая тетрадь. Кто придет и кто меня научит, как мне жить и как стихи писать? 1964