И снова, словно бы в сказанье,я вижу, выправив билет,Дом Красной Армии в Рязанивторой зимы тридцатых лет.Его чугунная оградаснежком прикрыта голубым.Народ идет сюда, как надо,привычным шагом строевым.На этот праздник небогатый,прикинув так и так сперва,своих прислала делегатовлитературная Москва.Себя талантами считая,—ведь есть у каждого грехи, —мы нашей армии читаемсвои поэмы и стихи.Нет, мы совсем не монументы,мы не срываемся едва,от грохота аплодисментову нас кружится голова.Как всадник истинный, вразвалку,в военной форме прежних днейпошел к трибуне Матэ Залка,остановился рядом с ней.Он говорит, расставив бурки,и не совсем без юморка,как на привале у печуркииль за столом у земляка.Еще в буфете, сверх программы,вдаль устремив влюбленный взгляд,пьют пиво взводные, их дамысвое пирожное едят.Еще до поезда немало,еще далеко до Кремля,и мы выходим неусталопод снег и звезды февраля.А сбоку, словно в зимней сказке,движеньем обольщая всех,летят за санками салазкивдоль по оврагу — прямо в снег.Не долго думая, туда-то,враз потеряв достойный вид,возглавив нас, прекрасный Матэ,пыхтя от радости, бежит.Не щелкопер салонов дамских —на санках вместе с мелюзгойскользит герой войны гражданской,участник первой мировой.За ним по пропасти вдогонку,как в глубь твою, ночная Русь,с шальною школьною девчонкойя в упоении несусь.Ее метельные косицы,всем наставленьям вопреки,в роскошных ленточках из ситцамоей касаются щеки.…Я ночью зажигаю спички,в свое окно гляжу зимой,и снова снежные косичкиопять летят передо мной.
ПИРУШКА В ИСПАНИИ
От гаубиц трясется балка,блестят охранные штыки.Сидят Кольцов и Матэ Залкаи шумно жарят шашлыки.Как будто бы им дела малотам, на своей большой земле.Лежит фуражка генералана приготовленном столе.От них еще покамест скрыто,что впереди испанцев ждетпаденье грозного Мадридаи в лагерь Франции исход.Они еще не знают оба,что ожидают их двоихсалют Испании над гробом,воспоминания о них.Мешать их празднику не надо,пусть будет эта ночь светла.Теки в стакан, вино Гренады,благоухайте, вертела!Мне и завидно им, и жалко:живут же, хоть свершился срок,улыбка радостная Залки,Кольцова мрачный хохоток.
АРКАДИЙ ГАЙДАР
Я рад тому, что в жизни старой,средь легендарной суетысам знал Аркадия Гайдара,—мы даже были с ним на «ты».В то время он, уже вне армий,блюдя призвание свое,как бы в отсеке иль казармеимел спартанское жилье.Быть может, я скажу напрасно,но мне приятен признак тот:как часовой, он жил у Красных,а не каких-нибудь ворот.Не из хвальбы, а в самом делеходил товарищ старший мойв кавалерийской всё шинелии в гимнастерке фронтовой.Он жил без важности и страха,верша немалые дела.Как вся земля, его папахабыла огромна и кругла.Когда пошли на нас фашисты,он был — отважен и силен, —из войск уволенный по чистой,по той же чистой возвращен.И если рота отступалаи час последний наступал,ее он всю не одеялом,а пулеметом прикрывал.Так на полях страны Советской,свершив последний подвиг свой,он и погиб, писатель детскийс красноармейскою душой.
ЗОЯ
В городах неприметна природа,в фонарях не рассмотришь звезду.В майский дождь сорок первого годая по улице поздней иду.И в окне, как сквозь смутные дали,различая всё сразу едва ль,в школьном зале, в предутреннем зале,вижу я приглушенный рояль.Под померкшею лампой недальней —там когда-то и я бушевал —и веселый, и всё же печальныйвыпускной завершается бал.Я стою под окном запотелым,вдоль него неумело хожу,словно бы в потаенное дело,на ушедшую юность гляжу.Парень девушку кружит в объятьяхв первый раз на недолгом веку,пролетает прощальное платье,прикасаясь к его пиджаку.И не знает она, хорошея,то, что ей суждены впередиворовская веревка на шее,золотая звезда на груди.
СМОЛЕНСК
Давайте вспомним о Смоленске.Он в списке городов других —как тихий житель деревенский —среди рабочих разбитных.Тебя я, пусть немного, знаю,гляжусь в тебя издалека,столица русская льняная,юдоль лопаты и штыка.Там, где шумят леса глухие,полей и перелесков тишь,валы насыпав земляные,ты пол-России сторожишь.Его холмы стоят, как надо,всю ночь горят его огни.Пускай тут вовсе нету кладов,а только кладбища одни.Он славных подвигов предтеча,ему история мила.Когда идет поодаль сеча,его гудят колокола.Он неторопко дело знает,без похвальбы и без хулы.И перья медные роняютнад ним залетные орлы.
КОМСОМОЛЬЦЫ САМОЙ РОССИИ
Я приятности нахожув том, что, словно бы голубица,с легким шелестом прохожучерез таможни и границы.Ведь во время войны не так, —без улыбочек, без идиллий,развивая огонь атак,в эти местности мы входили.Знают София и Белград,помнят люди немолодые,где под камнем могильным спяткомсомольцы самой России.На войну уходя сперва,не успели они жениться;их единственная вдова —наша северная столица.Гул тогдашней войны затих,но она всё, как подобает,обручальных колец своихс пальцев каменных не снимает.
ДАВНИХ ДНЕЙ ГЕРОИНИ
Где вы ходите ныне?Потерялся ваш след,давних дней героини,слава старых газет.Помню вас на плакатахв красном мареве словтех далеких тридцатых,переломных годов.На делянках артели,на трибунах большихвы свое отзвенели,голоса звеньевых.Сделав главное дело,дочки нашей землииз высоких пределовнезаметно сошли.Возвратились беглянкииз всеобщей любвина свои полустанки,в сельсоветы свои.И негромко, неслышноснова служат странепод родительской вишней,от столиц в стороне.Их недолгую славуи тогдашний почетсмутно помнит державасредь новейших забот.Но, однако ж, бывает,что под праздник она,засветясь, называеттех подруг имена.
ТИПОГРАФИЯ
Без промедленья и опаски,как в марте трепетный апрель,я слышу запах типографскийхотя б за тридевять земель.Я чую мокрые страницыночного позднего труда,как словно старая волчицаовечьи мирные стада.Неповторимо и повторнонавеки обожаю яцех типографии наборныйи стук вечернего литья.Недавно ездя по Востоку,куда отправил нас журнал,я свет увидел одинокийи в типографию попал.Здесь набирала буквы с толком,от удовольствия шепча,широкоскулая монголкав халате с братского плеча.Халат как раз такой окраски —он лучше выглядеть не стал —я в той бригаде типографскойв туманной юности таскал.Как будто здесь, в степи прогоркшей,его я скинул сгорячаи отдал ей, как шуба Оршедарилась с царского плеча.
