Супруги Рыбкины были общительными людьми, и Зоя к тому же была очень хороша собой и бегло говорила по-немецки и по-фински. Они пользовались популярностью и имели хорошие связи в кругах шведских дипломатов и высшего общества, в том числе и в семействе Валленбергов. Вместе с Александрой Коллонтай Зоя Рыбкина активно участвовала в попытках вынудить Финляндию порвать с Германией и заключить сепаратный мир с Советским Союзом, что и произошло в сентябре 1944 года. Как уже упоминалось, в этих переговорах, частично проходивших в принадлежавшем Валленбергам отеле “Сальтшёбаден”, важную посредническую роль играл Маркус Валленберг-младший. Поскольку и Коллонтай, и Рыбкина были лично знакомы с братьями Валленбергами, их московские работодатели были прекрасно информированы об экономическом положении семьи, ее политическом весе и сети контактов. Больше всего они общались с Маркусом-младшим, но не подлежит сомнению, что отчеты о миротворческой деятельности Якоба (подробности об этом ниже) тоже доходили до Москвы. Неясно, какая информация о деятельности Рауля в Будапеште была передана из Стокгольма, – его имя не упоминается в шифрованных телеграммах посольства в московский МИД в период между 1944 и 1947 годами.

Другим источником информации служил Михаил Кутузов-Толстой, 1896 года рождения, который, как и Гроссхейм-Криско, был сотрудником отдела Б миссии. Бывший граф, он принадлежал к высшему дворянству России. Его полная фамилия была Голенищев-Кутузов-Толстой, один из его предков – фельдмаршал Михаил Кутузов, победитель Наполеона. Его мать (Шереметьева) и жена (Волконская) тоже принадлежали к старейшим дворянским родам. Как и многие другие русские аристократы, Кутузов-Толстой покинул родину после революции 1917 года. Он обосновался в Брюсселе, где в 1920-е была значительная русская колония. В начале 1930-х годов он был завербован советской разведкой. Может быть, его сразила та же тоска по родине, что и многих других русских эмигрантов в то время. А может, у решения начать работать на Советский Союз были иные причины – не столь важно. Но нет сомнения, что, когда Михаил Кутузов-Толстой осенью 1944 года поступил на шведскую службу, он был советским агентом. Человек с его родословной не был бы назначен начальником иностранного бюро Будапешта, не сотрудничай он с советскими органами. Тот факт, что его не арестовали и не отправили в Москву, как это сделали с Томсеном, также свидетельствует о его особом статусе. Согласно переданным Кутузовым-Толстым в Москву сведениям, Валленберг тесно сотрудничал с германской разведкой [101] .

Третий возможный источник – это Вильмош Бём, работавший на британцев, но, похоже, снабжавший информацией и советскую сторону. Через Бёма советская разведка могла быть в курсе задания, полученного Валленбергом от Управления по делам военных беженцев. Конечно, он информировал советскую сторону не с целью причинить вред западным союзникам или Валленбергу. Советский Союз был союзником в борьбе с нацизмом, и возможное сотрудничество Бёма следует рассматривать как проявление той политической наивности, которая заставила и Валленберга обратиться к командованию Красной армии. После войны социал-демократ Бём, одно время посол Венгрии в Швеции, признался, что был “обманут сотрудничеством с силами демократии, которое во всем мире осуществляли коммунисты во время войны”.

Хотя Валленберга подозревали в сотрудничестве и с американской и британской разведками, во время допросов его сотрудников по Будапешту самым горячим был германский след.

Уже одного того факта, что Швеция сохраняла дипломатические отношения с Венгрией после немецкой оккупации, было достаточно для возбуждения подозрений советской стороны. После четырех лет войны, принесшей неисчислимые потери, любые контакты с нацистской Германией были для советского руководства неприемлемыми. В первую очередь это относилось к попыткам торговать с нацистами. Пример подобного торга – переговоры об обмене евреев на грузовики, за которыми советское руководство справедливо увидело попытку, прежде всего со стороны Гиммлера, начать переговоры с западными державами с целью заключения сепаратного мира.

Может быть, именно здесь следует искать более осмысленные объяснения подозрений против Валленберга. Часто прощупывание почвы на предмет заключения мира, предпринимавшееся Генрихом Гиммлером в 1943–1944 годах, происходило через Стокгольм и Якоба Валленберга, у которого были обширные связи и в Германии, и среди западных союзников [102] . Он также был членом шведской правительственной комиссии, которая вела переговоры о торговом соглашении с Германией и во время войны часто ездил в Берлин. Семейство Валленбергов помогало Советскому Союзу в переговорах о сепаратном мире с Финляндией, но тот факт, что шведское правительство согласилось на продажу шарикоподшипников Германии, с советской стороны мог быть истолкован отрицательно и повлиять на отношение к семье, контролировавшей производителя шарикоподшипников. Братья Валленберги были антинацистами, но, как и многие другие “капиталисты”, видели, по словам шведского историка, в постгитлеровской, демократической Германии “ценный бастион против большевистского Советского Союза”. Поэтому советское руководство относилось скептически к “нейтралитету” этой семьи и Швеции в целом. Через супругов Рыбкиных оно было хорошо информировано о попытках немцев заключить договор о мире с западными странами без участия Советского Союза.

Естественно, в поле зрения Советов попал и Рауль. Глядя на шведскую акцию по спасению будапештских евреев, советское руководство видело за ней нечто иное, большее. Оно видело акцию, рассчитанную на то, чтобы угодить западным державам и тем самым привести их за стол переговоров. Как иначе объяснить то, что немцы позволяли Швеции – как и Швейцарии и другим нейтральным государствам – заниматься деятельностью, которая противоречила нацистской идеологии и задаче Эйхмана? Пер Ангер считал: нет сомнения, что немцы “сквозь пальцы смотрели на то, что шведы спасают евреев”. А делали они это потому, что, особенно на заключительном этапе войны, всячески старались не испортить дипломатические отношения между двумя странами. Поэтому, по мнению Ангера, они и допускали существование в Будапеште “шведской миссии… включая и Валленберга”. Для советского наблюдателя нетрудно было истолковать немецкую терпимость в отношении акции Валленберга как часть стратегии, направленной на мирный договор между гитлеровской Германией и западными союзниками, – договор, конечной целью которого было остановить советское наступление в Европе и, возможно, даже добиться падения большевизма.

То, что толкование спасательной акции как части более крупного заговора, направленного против Советского Союза, сыграло важную роль в решении об аресте Валленберга, явствует и из книги Артура Айзенбаха о переговорах западных союзников с немцами по поводу помощи евреям, вышедшей в Варшаве в 1955 году. Не подлежит сомнению, что текст был санкционирован сверху и отражал официальную советскую точку зрения на Валленберга.

Автор книги пишет, что миссия Валленберга в Будапеште официально состояла в помощи евреям, но на самом деле была “как и другие акции того времени, пропагандистской аферой, организованной с политическими целями”. Валленберг был американским агентом, а деятельность Управления по делам военных беженцев – прикрытием для “подлинных американских целей, которые состояли в ведении переговоров с немцами, направленных против Советского Союза”. Мысли Айзенбаха разделяет американо-венгерский историк Джон Лукаш, по мнению которого, Гитлер иногда позволял Гиммлеру по финансовым или политическим причинам отступать от политики уничтожения евреев. Таким отступлением была акция Валленберга, которую немцы терпели с целью внести раскол в среду союзников. К этой мысли присоединяется и историк Гитта Серени, по мнению которой, “даже Гиммлер использовал венгерских евреев как приманку, чтобы инициировать переговоры с союзниками… через контакты в Швеции”.

То, что Валленберга подозревали в участии в заговоре, направленном против советских интересов, отчасти было результатом его тесных связей с немецкими нацистами в Будапеште, и прежде всего с Куртом Бехером, роль которого в акциях “кровь за товары” и “поезд Кастнера” была хорошо известна в Москве. Как мы видели, именно с Бехером Валленберг торговался по поводу репатриации шведских подзащитных в ноябре – декабре 1944 года. Задание, данное Валленбергу Управлением по делам военных беженцев, тоже могло привлечь к себе интерес советского руководства. Переговоры Айвера Олсена с представителями Гиммлера о выкупе нескольких тысяч латышских евреев за 2 млн долларов были известны – и критиковались – в Москве.