На следующий день Медведев начал сочинять новое письмо. Он уехал на лыжах далеко в лес и, устроившись на поляне, стал обдумывать, что написать. На солнце за ветром было так тепло, что Вадим скинул куртку и, скатав в валик, сел на нее. С собой он прихватил карандаш и бумагу, рассчитывая, что в одиночестве и тишине у него получится более связно изложить свои мысли. Медведев хотел, чтобы Светлана узнала, как он жил все эти годы, насколько изменился, и поняла, что с ним происходило в последнее время. Он пытался рассказать ей, как тяжело ему было привыкнуть к жизни без родителей, взять на себя ответственность за Вику, на которой он женился не по любви, как ему тогда казалось, а поддавшись общему поветрию – почему-то на пятом курсе все стали создавать семьи. Не прошло и года, как они с Викой поняли свою ошибку и развелись, но это тоже далось ему непросто. Потом Вадим к огромному недоумению родных и знакомых бросил работу и ушел в армию. Он не стал в письме описывать никакие подробности, только постарался объяснить Свете, как пришлось ломать себя самоуверенному лейтенанту, получившему погоны после обучения на военной кафедре гражданского вуза, чтобы заслужить уважение рядовых и офицеров.

Самой большой удачей Медведев назвал случайное знакомство с Черепановым, который впоследствии взял его на работу в отряд спасателей. «Но, ты понимаешь, солнце мое, удача всегда должна быть нейтрализована своей противоположностью, каким-нибудь несчастьем, — писал Вадим. — Только я решил, что жизнь начала налаживаться, нашлась хорошая работа, появился стабильный заработок, как не стало бабушки. Так сложилось, что в раннем детстве она занималась со мной гораздо больше, чем мама, самые первые воспоминания были связаны именно с ней. Да и потом, уже после армии, только благодаря бабушке я ощущал, что у меня есть дом, где вечером она не просто кормила меня ужином, но и внимательно выслушивала, даже если я начинал нести полнейшую ахинею, давала совет, а иногда и просто утешала, погладив по голове, как маленького мальчика. Я сейчас вспомнил, что чувствовал тогда, и понял, как тяжело пришлось тебе, когда ты в такое короткое время потеряла всю свою семью. Что и говорить, мне было намного легче пережить утрату, потому что со мной были родители, сестра, я все-таки не остался один на один со своим горем. Если бы я был рядом с тобой, любимая моя девочка, когда произошло несчастье с твоими родными, я не знаю, что сделал бы, чтобы помочь тебе. Но меня не было, я ничего не знал о тебе, я давно закоснел в своем одиночестве, в уверенности, что мне никто не нужен. Я не пытался найти ни школьных друзей, ни институтских, не заводил новых, мне казалось, что достаточно одного Генки, а общения с избытком хватит и того, что на работе. Когда мы с тобой снова встретились, как долго же до меня доходило, что мне нужна ты, что без тебя в жизни не будет ничего хорошего, а только та пустота, которой я удовлетворялся столько времени!»

Только когда бумага закончилась, Медведев почувствовал, что замерз. Он изумился тому, сколько написал единым духом, но, как и в прошлый раз, не решился перечитать свою исповедь. Сообразив, что на лыжах он дойдет до поселка намного быстрее, чем до санатория, Вадим отправился туда с намерением не только отправить письмо, но и позвонить Свете. «Она не поймет, кто звонит, и ответит. Даже если не захочет разговаривать, то ее голос я услышу!» – в предвкушении этого мгновения, Медведев кинулся на поселковую почту.

Его выдумка сработала. Светлана ответила сразу же, но, услышав в трубке голос Вадима, тут же прервала связь и больше на эту хитрость не попадалась. С того дня так и повелось: Медведев приходил на почту с очередным конвертом и надолго занимал телефонную кабинку. Он еще несколько раз попробовал звонить Светлане на мобильник, но безуспешно. Тогда Вадим уточнил у Генки телефон отдела кадров и стал названивать туда. Светлана снимала трубку, здоровалась, опередив собеседника, и, не подозревая, что это может быть Медведев, вежливо просила: «Перезвоните, пожалуйста. Вас не слышно».

Два дня Вадим летал на почту, как на свидание, но потом Света догадалась, видимо, в чем дело, и трубку стал брать Виктор Елисеевич. «Старый пень! — Медведев стал люто ненавидеть кадровика. — Сидит безвылазно целый день за своим столом и наливается чаем. И куда вся жидкость у него в организме девается? Хоть бы ненадолго вышел отлить!»

Потом Вадим попробовал через Генку разузнать у своих ребят домашний телефон Светланы. У Меньшикова был ее номер, но когда Сашка узнал, кому он понадобился, то отказался дать его, как Середкин ни упрашивал парня.

— Если бы Света считала необходимым, чтобы командир знал ее домашний телефон, она сама дала бы его Вадиму. — Сашка не стал слушать Генкины уговоры. — Я не думаю, что Светлане будет приятно, когда он станет звонить ей домой, и не хочу, чтобы она обиделась на меня за самоуправство.

— Откуда она узнает, кто дал ее телефон Димычу? — решил не сдаваться Середкин.

— Думаешь, Света не догадается? Считаешь ее дурочкой? Хочешь обмануть? — рассердился Меньшиков. — Нужен телефон – попроси у нее сам, а я не дам!

— Мне она никогда не даст, я даже и пробовать не буду, — покачал головой Генка. — Тут-то Светлана точно поймет, кому и для чего ее телефон понадобился.

Петрович тоже не дал номер Светиного телефона и объяснил свое нежелание примерно так же, только высказался гораздо более резко.

— Ничего у меня не вышло, — Генка признал свое фиаско. — Все такие принципиальные и порядочные стали, просто противно. Раньше к этому проще относились.

— Шурик, пожалуй, прав, — Вадим особо не надеялся на результат. — Кому понравится, если его телефон будут раздавать направо и налево?

— Я бы не стал обращать внимания на такие мелочи, — фыркнул Генка.

— Так то ты…

Вадим испытал легкий укол ревности – все-таки у Меньшикова со Светланой были особые отношения, непохожие на обычную дружбу, и в то же время почувствовал уважение к парню. Была ли это принципиальность или нечто другое, но Сашка явно стремился оградить девушку от возможных неприятностей. «Этот щегол всерьез считает, что я могу причинить Светлане вред, защищает ее от меня. Да, основания для этого есть все, я хорошо постарался», — с разъедающей душу горечью думал Медведев, садясь за новое письмо, которое начал с очередных извинений.