Шрифт:
– Настанет год, и мы обнесём Переяславль каменной стеной. От Переяславля начинается печенежская степь, и нам надо стоять в этом городе твёрдой ногой. Крепок Переяславль - и Чернигову дышать легче…
Проводив воеводу, Мстислав послюнил пальцы, снял нагар со свечи, она засветилась веселее. С киота на князя смотрели глаза святых. Мстислав не опасался суда Всевышнего. В делах государственных он не лукавил и не лицемерил, но в делах плотских он не знал, что станет говорить Господу. Видит Бог, он не мог совладать с собой…
Время позднее, и Добронрава спит на своей половине. Кликнув отрока и велев принести чашу с холодной водой, умылся, пополоскал рот и только после этого улёгся на широкую деревянную кровать.
3
С заставы, что на реке Рось, привезли в Киев печенежина, заросшего, грязного, от него зловонило конским потом.
– Экой нехристь, - удивлялись гридни.
– Видать, со дня появления на свет бани не видывал!
– Его разве что скребницей отчистишь.
Печенега взяли, когда их малый разъезд переправился на кожаных мешках через Днепр. Под этим коня убили, другие ускакали.
В Киеве печенега привели на гору, в княжий терем. Печенег озирался: сколько богатства!
Вошёл Ярослав в алой рубахе, расшитой золотой нитью, нос от печенега в сторону отворотил, сказал толмачу:
– Спроси, почто на правобережье переплыли?
Печенег залопотал по-своему, толмач переводил:
– Он сказывает, скоро вся его большая орда сюда придёт.
– Так ли уж?
– Печенег талдычит, хан приведёт печенегов, и они разорят Киев, а всё богатство будет принадлежать им.
– Узнай у него, он это слышал от Боняка?
– Ярослав потеребил бородку.
Печенег снова залопотал, толмач пересказал:
– Хана Боняка убил хан Булан, Боняк стал стар, и такой хан орде не нужен.
– Уведите его, - махнул Ярослав.
Оставшись один, князь подсел к столу, задумался. Новый хан, и жди нового набега. Булан станет доказывать печенегам, что он не такой, как Боняк. А орда печенежская велика, в ней одних воинов за семь тысяч.
Подвинув чернильницу и развернув лист пергамента, Ярослав принялся за письмо Мстиславу.
Кричали сытые перепела на несжатом поле, отсчитывала года зозуля, кому-то щедро, кому-то скупо. На болотах курлычили журавли, за Черниговом в падях лежал туман. Грустная пора, и хотя ещё не осень, её предвестники заявляли о себе: чуть прижухла трава и слегка привял лист, ночи сделались длиннее, а день короче, и солнце уже не стояло высоко и не было опаляющим.
Даже Десна отступила от берегов, притихла.
В такой день прибежал за Васильком отрок, к князю покликал. Заторопился Василько, видать, дело спешное. А Мстислав его уже дожидался, по гриднице ходил, виски потирал:
– Говорят, человек предполагает, а Бог располагает. Думал я тебя в Переяславль весной слать, ан не так. Привёз гонец из Киева от князя Ярослава письмо, печенеги зашевелились, и в Киеве ждут их. А потому на той неделе должен ты со своей дружиной стоять в Переяславле.
Сказал - что отрезал, спиной к Васильку повернулся. Да и о чём ещё говорить, и так всё ясно.
Три дня сборов, и триста гридней сотня за сотней покинули Чернигов, чтоб стать заслоном на пути у орды.
Черниговцы, на удивление иноземцам, лаптей не носили, Разве что в отдалённой деревне лапти увидишь. В Чернигове лыко не дерут, здесь зверя достаточно, хватало и на сапоги и на мясо.
У черниговских чеботарей свой ряд, сапоги тачают и женские сапожки, на лето и в зиму. Для мороза тёплые, на меху. Чеботари тут же товар свой выставляют.
Добронраве сапожки тачал староста чеботарного ряда. Шил на диво искусно, с любовью, примеряя, приговаривал:
– Носи, княгинюшка, чтоб походка была ладная и лёгкая, а ножке покойно.
Вышла Добронрава от чеботаря, по улице лебедем плывёт, всем на загляденье. На княгине сарафан синего атласа, душегрейка бисером расшита, а пышные волосы едва кокошник прикрыл.
Красиво идёт Добронрава, и сама красавица. В детинце Мстислава повстречала, озабоченного, задумчивого. Посмотрел он на жену, о чём сказать хотел? Вслух же промолвил:
– Киев сызнова в беде. Большой ордой печенеги грозят.
– Опустил голову.
– Нет покоя Киевской Руси. Полян и древлян вконец умучили.