–  У кого ключи?

–  У меня. Вот, возьмите, - и Витигис через голову снял цепочку, находившуюся на шее.

Командир велел Вузе выставить охрану у дверей в подвал и следить зорко, чтобы ничего не украли.

Празднества по поводу взятия Равенны длились десять дней, а затем пришло время устанавливать власть ромеев на оставшейся у готов территории полуострова. С этой задачей справились вчерне к Рождеству. А в канун Крещения прибыл гонец из Константинополя - он привёз послание от Юстиниана. Император поздравлял Велисария с победой, называл великим полководцем, но приказывал не задерживаться в Италии и как можно скорее вместе с захваченным Витигисом и компанией возвращаться в столицу. Объяснял, почему: на востоке зашевелился Хосров, растревоженный готскими посланцами, и грозит отнять у империи Лазику; надо идти на выручку Сите, из последних сил сдерживающему персов… Лис прочёл письмо и подумал: «Если это предлог выманить меня из Равенны, то довольно грубый. Впрочем, может, действительно шах пошёл в наступление… Но в любом случае мне триумфа в Константинополе не дождаться. Я как чувствовал. Интуиция моя выше разума».

Начали готовить суда к отплытию. Гвардия Вузы скрытно, по ночам, уносила сокровища Теодориха из подвалов крепости и грузила на корабли. И одной из групп командовал Феодосий. Как-то в комнатку к нему заглянул евнух Каллигон и, доброжелательно улыбаясь, вкрадчиво спросил:

–  Ты один? Я не помешаю?

Тот взмахнул рукой:

–  Заходи, если уж пришёл. Что ещё стряслось?

–  Нет, благодарение Господу, ничего худого. Просто у меня к тебе есть одно предложение, от которого, я думаю, вряд ли ты откажешься.

–  Ну, давай, выкладывай.

–  Только поклянись, что не донесёшь Велисарию или Антонине, даже если оно тебе не придётся по вкусу.

–  Глупости какие! Я не стану клясться.

–  Что ж, тогда забудь о моём визите, - губы подобрал и хотел уйти.

Молодой человек ругнулся:

–  Да постой же, черт! Так и быть: клянусь, что тебя не выдам.

–  На кресте клянёшься?

–  Ясно, на кресте, - и, зажав в кулаке медный крестик у себя на груди, отчеканил: - Во имя Отца, Сына и Святаго Духа!

Каллигон успокоился и опять присел на лавку напротив:

–  Хорошо, расскажу конкретно. Вы ведь завершаете выгрузку сокровищ сегодня ночью?

–  Совершенно верно. Сундуков видимо-невидимо. Еле поместили в восемь кораблей.

–  Просто замечательно. Ты ответственный за один корабль?

–  Да, а что?

–  Предлагаю подкупить капитана и не позже рассвета улизнуть из порта, соответственно с одной восьмой частью всех богатств.

–  Ты с ума сошёл!

–  Я серьёзно. Поплывём в твой благословенный Эфес, продадим имущество, а на вырученные деньги скоротаем жизнь в тишине и спокойствии, не отказывая себе ни в большом, ни в малом. Хочешь - пострижёшься в монахи. Или можешь заняться ростовщичеством. Дело твоё.

Феодосий возмущённо воскликнул:

–  Да ведь это настоящий грабёж!

Евнух покачал головой:

–  На войне всё иначе. И убийство не преступление, и награбленное - трофеи.

–  Представляешь, как поступят с нами, если попадёмся?

–  Представляю, конечно. Риск велик. Но соблазн не меньше.
– Переждал, пока собеседник переварит идею, и потом добавил: - Плюс к тому же - свобода, та, о которой тебе мечталось. Разве не желал избавиться от хозяйки?

Он с досадой потупился:

–  Честно говоря, и теперь желаю.

–  Ну, тем более! Нам фортуна благоволит. И даёт шанс - совместить приятное и полезное.

–  Мне необходимо подумать.

–  Возражать не смею. Но решай быстрее: времени в обрез.

Молодой человек маялся недолго. Ближе к вечеру он послал гвардейца за Каллигоном, и они вдвоём отправились на корабль. Уломать капитана тоже оказалось несложно: посулили ему и его команде два сундука из пятидесяти, загруженных в трюм, и в начале первого ночи незаметно вышли из гавани. Море волновалось, дул холодный январский ветер, паруса выгибались на всю свою полуокружность, в результате чего судно двигалось с максимальной скоростью. Чтобы обмануть возможных преследователей, устремились не вдоль побережья к югу, а на юго-восток, к островам Далмации, где решили отсидеться пару недель, пропуская вперёд караван Велисария, плывший в Константинополь.

Об исчезновении Феодосия с Каллигоном доложили стратигу рано утром. Он воспринял новость спокойно, посчитал погоню бессмысленной, здраво рассудив: рано или поздно сами обнаружатся, где-нибудь в провинции, местные власти сообщат, и тогда уж направим людей, чтобы возвратить похищенные богатства. Но не отказал себе в удовольствии и пошёл сообщить новость Антонине. Та смотрела, как служанки одевают и причёсывают только что проснувшуюся Янку (девочку привезли из Неаполя в Рождество). Ей уже было девять лет, и она неплохо читала и писала по-гречески; от отца взяла бездонные голубые глаза, а от матери - вьющиеся волосы; отличалась серьёзностью и смеялась редко. Но, увидев отца, радостно воскликнула: