Шрифт:
– Значит, приготовься к выходу на кафисму и провозглашению. Я беру на себя Юстина и его гвардию. Денег должно хватить. Никаких отклонений от намеченных планов. Заблокируем Ипатия и его братьев в их домах, не дадим возможности встретиться с армией. Это главное.
Феокрит сказал:
– Надо опасаться Юстина. Он, по-моему, ведёт двойную игру.
Но скопец только отмахнулся:
– Ах, оставь! Что за вздор - Юстин! Грубое животное, неуч и мужлан. У него мозгов не больше, чем у кота.
– А его племянник? У того ума хватит на двоих.
– Слишком молодой и неопытный. Он пока щенок по сравнению с нами. Мы их обведём вокруг пальца.
– И заторопил мистика: надо действовать, не терять ни минуты.
Выслушав Амантия, дядюшка Юстин исступлённо перекрестился и невнятно произнёс положенные слова типа «прими, Господи, душу раба Твоего Анастасия» и прочее; евнух в нетерпении ёрзал на скамье, ожидая окончания этой молитвы, а потом спросил прямо:
– Ты, надеюсь, поддержишь Феокрита?
На лице комита экскувитов, розовом от принятого вина, и слегка бугристом по своей природе, при ответе не дрогнуло ни единой жилки:
– Ну, о чём разговор, кир Амантий! Я всецело на вашей стороне.
– А твои гвардейцы?
– Несомненно, тоже. В большинстве своём.
– В большинстве?
– рассердился скопец.
– Ерунда собачья. Все должны поддерживать! Все! Надо выдать воинам внеочередной донатив - жалованье на месяц вперёд.
Дядя выпятил вперёд нижнюю губу и сказал с сомнением:
– Где же взять столько лишних либр [10] золота?
– От меня получишь. Минимальную сумму назови.
Старый воин задумался:
– Каждому по десять номисм… значит, тридцать тысяч как минимум… Почитай, четыреста пятьдесят либр!
– Дам тебе пятьсот. Но сегодня же до полудня мы должны провозгласить Феокрита новым василевсом!
– Надо - провозгласим!
Между тем Пётр снова подозвал к себе Велисария и, уединившись с ним на ступеньках, ведших в караульное помещение от центральной башни, с жаром проговорил вполголоса:
10
Либра (libra) - римская мера веса, равная 12 унциям или 327,45 грамма; а также монета.
– Слушай, Лис, дело государственной важности… Ты когда-то обещал, что не пожалеешь за меня и за дядю жизни. Помнишь ли такие слова?
– Помню, разумеется. И не отрекаюсь от них.
– Очень хорошо. Нынче и проверим. В память об усопшем монархе дядя принесёт для гвардейцев внеочередной донатив - каждому по десять номисм…
– О, какая щедрость!
– Да, вот именно. И в разгар воодушевления ты обязан крикнуть: «Кира Юстина в императоры!»
– Господи, неужто?
– обомлел сын учителя.
Собеседник посмотрел на него испытующе:
– Или не согласен?
Тот смущённо пробормотал:
– Нет, всецело «за», но поддержит ли гвардия? А узнают Феокрит и Амантий… Мне тогда не снести головы…
– Испугался, значит?
Велисарий лихорадочно размышлял, представляя, что ему сулит каждый из возможных впоследствии вариантов. В случае провала - неизбежная кара, вплоть до смертной казни за участие в попытке перепорота. В случае успеха - милость Юстина и Петра, всяческие почести. Что же предпочесть? Он собрался духом и произнёс:
– Да, решиться непросто, но в моём положении выбирать не приходится. Честь не позволяет. Я всё сделаю, как вы просите.
Улыбнувшись, помощник комита экскувитов потрепал его по плечу:
– Вот и молодцом. Сита, разумеется, тоже с нами. Надо поговорить с Кириллом - он, конечно, с гонором, но уж больно жаден и за крупную сумму мать родную продаст. Ну, держись, приятель. Жди сигнала.
Молодой человек кивнул. Понимал, что жизнь его повисла на волоске. Умирать в восемнадцать лет очень не хотелось. Чувствовал в себе силы необъятные для великих свершений, славы, подвигов и богатства. И любви к Антонине. Состоится ли теперь у них свадьба? И увидятся ли они вообще? Ах, как сердце защемило, захотелось взвыть! Но ему нельзя поддаваться страху. Как сказал Юлий Цезарь: «Alea jacta est» - жребий брошен, Рубикон перейдён!
В это время Сита вместе с двумя десятками верных ему гвардейцев взяли под арест Феокрита и Амантия. Евнух начал биться, угрожать, спрашивать, кто они такие, по чьему приказу сюда пришли. Сита отвечал: «По приказу комита экскувитов. Кир Юстин велел охранять вас бдительно, неусыпно, до провозглашения нового императора». Мистик засуетился: «Тут какая-то ошибка, нелепость. Ведь меня, меня хотели провозгласить!» Но возлюбленный Комито ухом не повёл: «Мне об этом ничего не известно, кир Феокрит. Подчиняюсь исключительно моему командиру».