– Да ты циник!

– А разве до этого я прикидывался лириком? Таланты, способности и предпочтения – они у всех разные. И каждый стремится максимально использовать ту жилу, которую сумел в себе открыть или развить. Повыгоднее и подороже продать ее. Только и всего.

– Мы обсудим с тобой подробнее эту захватывающую тему при встрече. Определишься со сроками - сообщи. Так и быть, встречу.

– Мерси. Я не смел на это и рассчитывать. Посоветуй, в каком отеле лучше остановиться. Гостиницу «Москва», я слышал, снесли. А жаль.

– Если тебя устроит, можешь остановиться у меня.

– О-ля-ля! – только и сказал он.

Его приезд был сейчас совсем не кстати. До тех пор пока она не разберется со своими долгами, она просто не могла ни о чем другом думать. И уж меньше всего ей хотелось заделаться в гиды получужому человеку, о котором она ровным счетом ничего не знала. Но, как говорится, долг платежом красен. Ведь свалилась же она ему на голову в Париже, даже не предупредив. И он ее принял. Нет, он не был уже для нее «получужим». Катя поняла это, едва положив трубку. Он становился, пусть крохотной, но частью ее новой жизни, в которую ей все недосуг было вступить.

«Ладно. Лирику в сторону», - отмахнулась от своих мыслей Катя, спускаясь в подземный паркинг.

Прежде, чем зайти в свой дом на Усиевича, она просидела несколько часов в машине на противоположной стороне улицы, изучая обстановку вокруг себя, наблюдая за подъезжавшими, отъезжавшими и припаркованными машинами, за всеми, кто входил и выходил из ее подъезда. Ее внимание привлек мужчина средних лет, на первый взгляд, праздно шатавшийся по двору. Понаблюдав за ним, Катя заметила, что он постоянно держит в поле зрения ее подъезд, не забывая при этом осматривать каждого проходящего мимо.

Так, значит, они все еще здесь. Видно ее новые художества не дают им расслабиться. Ситуация осложнялась. Первым побуждением Кати было поскорее ретироваться отсюда. Но, переборов себя, она решила остаться. И, откинувшись вместе со спинкой сидения назад, притворилась, что спит. На всякий случай.

Прошел час, а может и больше, когда к ломовской ищейке подошла вторая, одетая в такой же, безлико серый костюм. Перекинувшись несколькими словами, они направились в ее сторону. Катя затаила дыхание и крепко зажмурилась, хотя была почти уверена, что снаружи ее не может быть видно.

Те двое пересекли улицу, обогнули ее машину – один из них даже оперся о нее рукой – и вошли в Кулинарию. Через большое витринное окно Кате было видно, что они встали в длинную очередь. «Отлично! – обрадовалась она. – У вас, друзья, обеденный перерыв. Весьма, весьма кстати. Приятного вам аппетита.»

Она вышла из машины и легкой, независимой походкой направилась к дому. Никем не потревоженная, даже соседкой, отперла дверь и вошла в квартиру, которую давно уже перестала считать своей.

Кругом царил настоящий бедлам. Чувствовалось, что здесь не столько что-то искали, сколько вымещали злость на ее недосягаемость. Перевернутая мебель, разбросанные по полу вещи, вывернутые ящики, содранные занавески... Как могла, Катя привела все в порядок. Мебель расставила по местам. Свои личные вещи – те, что могли ей пригодиться, сложила в большую сумку, а ненужные – в пластиковые пакеты, которые потом спустила в мусоропровод.

Ни у подъезда, ни во дворе не было никого, кроме детей и старух, да двух-трех жильцов, спешивших с покупками домой. Катя вернулась к машине. Те двое сидели у самого окна за круглым пластмассовым столиком, сосредоточенно жевали бутерброды с ветчиной, запивая их кефиром, и время от времени поглядывали на улицу. Заметив эффектную особу с битком набитой сумкой, они с любопытством проследили за тем, как она открыла багажник, закинула туда свою ношу, как села за руль, завела мотор и отчалила. Ей очень хотелось помахать им на прощание ручкой. Но она сдержалась.

Эту квартиру Кате удалось продать с такой же легкостью, как и воронежскую. На жилплощадь в Москве, осаждаемой переселенцами со всех концов разрушенной державы, был огромный спрос. Теперь она в некоторой степени могла чувствовать себя спокойнее. Прежние островки ее обитания, известные псам Ломова, больше ей не принадлежали, а новых, она надеялась, они знать не могли. Следовательно псы эти, одного из которых уже не существовало физически, а другого – морально, должны были окончательно сбиться со следа.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВОСЬМАЯ

Мишин маклер, как и обещал, позвонил сам и предложил незамедлительно встретиться. Катя приехала к нему в офис.

– Что стряслось, Семен Семеныч? Вы уже хотите мне что-то предложить?

Он рассказал, что в Замоскворечье только что выкинули на продажу старый особняк начала прошлого века, выполненный, как тогда было модно, в смешанном стиле, с элементами барокко и ампир.

– Зачем мне эта столетняя развалина? – удивилась Катя, уже начинавшая жалеть, что зря приехала.