–  Та-ак, - медленно проговорил он.
– Продолжай, Фемистокл. Этот ветер мне знаком.

–  Дружба, несомненно, есть опора и украшение жизни всякого человека, если она не основывается на измене отечеству.
– Фемистокл не сводил пристальных глаз с красивого лица Поликрита.
– В какой-то миг возникает вопрос, что лучше: выполнять свой долг перед отечеством или поддерживать дружбу с его врагами. Здесь каждый решает так, как ему подсказывает совесть. Я согласен, что гражданский долг - это скорее бремя, чем благо. Особенно во время войны. А дружба с персидским сатрапом [132]– это несомненная выгода. Ведь знатные персы так любят дарить своим друзьям золотые кубки и чаши…

–  К чему эти намёки, Фемистокл?
– не выдержал Поликрит.
– Скажи прямо, ты считаешь, что я продался персам? Так?

–  У меня просто возникли небольшие подозрения, - вздохнул Фемистокл.
– И возникли они не на пустом месте.

–  Это из-за того, что я встал на сторону Адиманта, - усмехнулся Поликрит.
– Тогда уж и Адиманта нужно подозревать в измене.

–  Но Адимант не пьёт вино из чаши с посвятительной надписью от Артафрена, - покачал головой Фемистокл.
– И у Адиманта нет друзей среди персов.

Поликрит рассмеялся. Он подошёл к круглому столу, взял с него золотой кубок на тонкой ножке и протянул Фемистоклу:

–  Вынужден тебя разочаровать.

Фемистокл взял кубок и внимательно осмотрел.

Это была, несомненно, очень дорогая вещь, украшенная изысканным орнаментом в зверином стиле. На поверхности кубка были отчеканены фигурки бодающихся оленей, а по внешнему ободу шла надпись на греческом языке. Она гласила: «Моему другу Поликрату от Артафрена».

–  Здесь допущена ошибка, - заметил Фемистокл, продолжая разглядывать кубок.
– Вместо «Поликрит» написано «Поликрат».

–  В том-то и дело, что никакой ошибки здесь нет, - сказал Поликрит.
– Первоначально этот кубок был подарен сатрапом Атафреном милетянину Поликрату, который был моим ксеном. Когда Поликрат умер - это случилось за три года до похода Ксеркса, - то его сын преподнёс кубок мне в подарок. До войны с персами многие эллины видели его у меня, но никому и в голову не приходило обвинять меня в измене.

–  Но тебя ведь связывает дружба с Артафреном?
– спросил Фемистокл, возвращая кубок.

–  Да, - промолвил Поликрит.
– А разве среди афинян нет таких, кто водит дружбу с персами? Разве Писистратиды нашли убежище не в Азии?

–  Всё это так.
– Фемистокл вздохнул.
– Я даже скажу больше: среди афинских аристократов немало таких, кто готов подчиниться персам ради возвращения Писистратидов в Афины.

Фемистокл покинул палатку Поликрита с гнетущим чувством досады. Он негодовал в душе на Никодрома, подозревающего Поликрита в предательстве, и на самого себя, поскольку поверил в это. Конечно, Поликрит не предатель. Он просто озабочен судьбой Эгины. Эллинский флот, запертый в Саламинском проливе, не сможет помешать персам, если у тех возникнет намерение захватить Эгину. А такое намерение у варваров непременно возникнет.

«Но только после захвата Саламина, - размышлял Фемистокл, шагая по тропе к афинскому стану.
– Ксеркс не может не понимать, что афиняне самые его непримиримые враги. Он сделает все, чтобы уничтожить нас на Саламине!»

…Едва Еврибиад сошёл с триеры на берег, закончив осмотр стоящих на якоре кораблей, его тут же обступили афинские военачальники, требовавшие созвать военный совет. На Еврибиада посыпались обвинения в трусости, в пособничестве Адиманту, в измене общеэллинскому делу. Особенно усердствовал афинянин Мнесифил.

Он шёл за Еврибиадом, который торопился укрыться в своём шатре, и во весь голос читал стихи из «Илиады»:

Еврибиад, может, и остался бы глух к требованиям афинян, если бы к ним не присоединились эвбеяне и мегарцы.

После обеда военачальники в очередной раз собрались на совет. К удивлению многих, на нём отсутствовал Фемистокл. Яростные споры начались, едва Еврибиад открыл заседание. Сначала выступил военачальник мегарцев Эоситей, не стеснявшийся резких выражений и оскорбительных намёков. Этим Эоситей так разозлил Адиманта, что он принялся отвечать гневными репликами. На сторону Эоситея встали афиняне и эвбейцы, безжалостно понося Адиманта. Это не понравилось коринфянам и эгинцам, которые начали осыпать ругательствами его недоброжелателей.