Я прочитал сводку Информбюро, потом передовую о героях фронта и тыла. Когда были прочитаны и сти­хи, и подписи под фотографиями, я поднял взгляд на электрические часы и подумал, что время словно оста­новилось.

Прочитав последнюю страницу, я снова поднял глаза. Удивительно! — по проходу шел Петр Васильевич. Он шагал через лежащих на полу людей, через чемоданы и мешки и отыскивал меня глазами.

Я окликнул его. Он обрадовался, услыхав мой голос, и торопливо пробрался ко мне. Он сказал, что очень обиделся, не застав меня в номере; надо было подождать его хотя бы из вежливости, хотя бы затем, чтоб попро­щаться; он ведь знает, что поезд мой отходит в пять часов.

Я стал оправдываться, но он махнул рукой и начал журить меня за табак. Но я видел, что он очень растро­ган. Он стоял передо мной в телячьем пиджаке, в белых высоких валенках с галошами и смотрел на меня из-под очков детскими глазами, и казалось, что сейчас из них брызнут слезы. Он был растроган и обижен, все вместе. И он походил на ребенка, только с усами.

Мне стало жалко его, и я извинился.

Петр Васильевич расстегнул пиджак, порылся в кар­манах и протянул мне трубку.

— Это вам.

— Ни за что не возьму...

— Вам, вам. Держите. Обкуренная. У меня их много. Люблю обкуривать.

Не знаю, правду он говорил или нет, но мне при­шлось принять подарок.

И в это время я увидел Ладу. Она беспомощно огля­дывалась по сторонам.

— Минутку, — сказал я торопливо Петру Василье­вичу и, забыв о палке, пошел навстречу Ладе.

Поправляя выбившиеся из-под берета волосы, накло­нив голову, она объяснила:

— Знаешь, я отпросилась на час раньше и решила, что еще застану тебя, — и взглянула на меня своими большими глазами.

— Пойдем, я тебя познакомлю со своим соседом по номеру.

Мы усадили Ладу на мое место; она склонилась над ребенком, лежащим на руках женщины, и приоткрыла одеяльце:

— О, какой бутуз! Красавец! А глазищи! Саша, по­смотри, какие глазищи. — Она взглянула на женщину.— Весь, наверное, в отца?

Женщина счастливо улыбалась.

— Дай вам бог такого же сыночка, — сказала она, переводя взгляд с Лады на меня.

— Саша, — рассмеялась Лада, прижавшись к моей руке на мгновение,— нас принимают не за тех... — Она повернулась к женщине: — Мы просто друзья. Пони­маете, друзья?

— А как же без дружбы, девушка, милая?

Лада, все еще не согнав улыбки с лица, положила руки на плечи девочке, откинула волосы с ее лба и по­хвалила:

— Ну, а старшая в маму. Такая же красавица.

Я посмотрел на улыбающуюся женщину, и она, дейст­вительно, показалась мне красивой. На сердце у меня потеплело. Но только позже, когда мы проводили Петра Васильевича, я понял, откуда это чувство: Лада оттаяла; она сегодня смеялась — впервые за эти дни, проведен­ные нами вместе, и, очевидно, впервые за все эти долгие тоскливые месяцы.

— Лада, — сказал я, останавливаясь у буфета. — Я хотел угостить тебя шоколадом. Но давай сделаем так: подарим его той девочке?

— Ну, о чем ты спрашиваешь, глупый?

— Только отдашь ты. Ладно?

— Как хочешь.

Я достал две тридцатки — почти последние из своих денег — и, получив двадцать рублей сдачи, купил шоко­ладный коммерческий батон; на обертке его были нари­сованы журавль и лиса.

— Я пойду на перрон, покурю.

— Хорошо, я догоню тебя.

Мой поезд стоял на первом пути. Наступили сумер­ки, и под крышей дебаркадера было темно. Синие лам­почки светили мертвым светом. Я достал папиросу и закурил.

Подошла Лада, взяла меня под руку, потрогала вещевой мешок, висящий на спине.

— Почему он такой тяжелый? Такой пустой и такой тяжелый?

— Я купил диск, — объяснил я, сдувая пепел с па­пиросы.

— Диск?

— Да. Такой, который метают.

— Почему ты не сказал мне? Я бы тебе подарила на память.

Продолжая курить, я признался:

— Я и сам не ожидал, что куплю. Вышло все слу­чайно. В этом виноват бокс, который мы смотрели, и еще... один спортсмен, которого я вчера увидел.

— Знакомый?

— Нет, — покачал я головой. — В первый раз видел; около института физкультуры.

— А причем здесь бокс? — спросила она осторожно после молчания.

— Помнишь Старика? Прозвище ему действительно дали за возраст. И за опыт. Так вот, он нашел в себе силы, чтобы выиграть бой у молодого, отличного бок­сера... Так уж мне-то сам бог велел найти в себе эти силы... Кроме того, он оказался фронтовиком. — Я вы­бросил папиросу, и мы медленно пошли по пер­рону.

— Ты там не только делаешь зарядку с выздорав­ливающими, но и занимаешься спортом? — спросила Лада.