— Ровена! Поймаю, убью!

— Чтоб тебя!..

— Фатайм, неверная женщина!

В завершение картины полного бедлама, в небе с левой стороны расцвели огненные лилии.

Стражи попадали на землю, в полной уверенности, что наступает конец света. Далмат упал вместе со всеми. Прикрыв глаза, он думал о том, что как-то странно все происходящее, и если подумать, оно походит на…

— Воры! — завопил он. — Это иллюзия! Воры в Хранилище!

Кажется, его товарищи сами пришли к подобному выводу: гуси начали взрываться, оставляя после себя целую кучу мыльных пузырей, пойманные жены лопались с легким треском и исчезали. Огонь в небе образовал узор, до крайности напоминавший кукиш.

Оглянувшись, Далмат заметил нечто в плаще и с четырьмя ногами, перелетевшее через забор Хранилища знаний. Он сморгнул. Существо пропало.

Вероятно, тоже морок, подумал страж, хотя внутренний голос говорил ему совсем другое.

Но, как мы уже знаем, Далмат ценил собственное спокойствие превыше всего на свете. Лезть внутрь Хранилища с проверкой ему очень не хотелось.

Аллегри и Чапель мягко приземлились за оградой. Мягко — потому что земля оказалась влажной, или, если называть вещи своими именами, за стеной было грязно, как в хлеву. Как будто у Хранилища — своя погода, подумал художник.

— В определенном смысле, ты, конечно, прав, — сказал Чапель. — Для разумного здания совершенно не обязательно покрываться снегом тогда, когда это делает весь город.

Аллегри взглянул на него.

— Разве я сказал что-то вслух?

— Думай тише, тебя слышно, — тот широко улыбнулся.

Художник так и не понял, ирония ли это была или он говорил серьезно. Еще удивляло, что Чапель такой бодрый после полета — если бы Аллегри пришлось лететь самому, художник просто свалился бы с ног. А этот ничего, встал, отряхнулся и дальше зубоскалит.

За стеной, переругиваясь, бегали стражи. Кажется, до них дошло, что весь этот цирк устроили, чтобы отвлечь их внимание, и через минуту-другую они собирались пойти внутрь с проверкой.

Пока что они решали, кто достоин такой чести.

Двери в здание — огромные, белого дерева — были опутаны цепями и цепочками всех мастей; сверх того маги Ууста Второго наложили контуры защиты, чтобы уж точно никто не мог пройти. От самого Хранилища хотелось держаться подальше: от стен шло бело-голубое, едва заметное свечение, которое всем своим видом говорило, что не стоит к нему прикасаться.

— Отвернись, — скомандовал Чапель.

Художник, пожав плечами, последовал приказу.

Полыхнуло; стражи загромыхали цепями, открывая ворота.

— Сюда, — плащ Чапеля мелькнул в неизвестно откуда взявшейся дыре в стене, в метре от дверей.

— Мы нормальными путями не ходим, так, что ли? — пробормотал художник про себя. Затем нырнул в отверстие. Стражи уже расправились с последним замком, а дыра в стене затянулась.

Они оказались в узком, чрезвычайно извилистом коридоре. Здесь ничего не стоило, зазевавшись, удариться головой о потолок или выступ, которые словно вырастали за секунду до появления вора и художника. Впрочем, Аллегри не удивился бы, окажись оно на самом деле так.

На очередном повороте Чапель остановился, и, приложив руку к стене, стал прислушиваться. Хмурился, шептал что-то про себя, закрыв глаза.

— Куда дальше-то? — спросил художник.

— Тихо. Сейчас… ответит.

— Кто?…

Стена разъехалась. За ней оказался гигантский аквариум… или то, что художник поначалу принял за него.

Когда-то это было просторным белым залом, со стеклянным куполом и мраморными полами. Трудно сказать, чем занимались здесь гости Хранилища: может, просто отдыхали, а может, разбирались в устройстве архивов. В пользу последней версии свидетельствовал план здания, нарисованный на полу. В голубоватом сиянии, исходящем от купола, парили книги — порванные, обожженные, без переплетов и обложек. На стенах виднелись черные кляксы, как будто здесь взорвалось что-то.

— Так, — сказал Чапель. — Сейчас ты идешь к карте, но! Прежде чем ступать на нее, остановись и подожди минутку. Я присоединюсь к тебе чуть погодя.

Он сделал странное, едва заметное движение головой. Что-то среднее между покачиванием и поворотом, как будто он сам не был уверен в своих словах. Художник оглянулся: коридор, по которому они шли, замкнулся, и теперь они стояли в небольшом закутке перед залом. Выхода не было.

Положившись на то, что все это время помогало ему на пути к флейте, Аллегри шагнул вперед.

И ничего. Дошагав до карты, он невольно почувствовал себя обманутым. Аллегри, конечно, не хотел, чтобы потолок немедленно обрушился, а книги перешли в атаку. Однако после того, что он слышал об этом месте, оставаться в добром здравии дольше минуты было просто неприлично.

Откуда-то сверху раздался смешок, затем, словно эхо, хохотнул Чапель. Художник обернулся.

— Боевые книги! Придумал же! — он чуть за живот не держался.

— Ты что, мысли читаешь?

— Кто, я? Да никогда! — он промокнул глаза уголком плаща, и, сделав серьезное лицо, подошел к художнику. — У меня две новости.