Да! Храм упоминался в этой книге. Вот, на севере Осеморя, в горах, между водой и Поющей пустыней стоит этот Храм. Судя по иллюстрации, формой он напоминал яйцо, к которому вели тысячи мраморных ступенек.

Мне не помешает свой экземпляр карты, подумал художник.

— Что ты сказал? — спросил он.

— Эти книги невозможно переписать. Даже частично, — повторил Чапель. — Единственный путь что-то вынести из этого кабинета — выучить наизусть. Ну, или если Хранилище тебе подарит одну из них, но на это даже не рассчитывай.

Раздосадованный, Аллегри прихватил том и уселся в кресло бывшего хозяина кабинета.

— Что, даже схематично набросать нельзя?

— А ты попробуй.

Тон Чапеля не оставлял сомнений в исходе эксперимента, однако художник все же решил попробовать. Разворошив груду листов на столе, он нашел старый свинцовый карандаш и подходящий клочок бумаги.

Он успел обрадоваться — карандаш, как ему и положено, оставлял следы на обрывке, но не тут-то было. Чуть погодя линии стали выгорать, и скоро лист выглядел так, словно к нему и не прикасались.

— Этот ваш господин Моно наверняка был скрягой, — сказал художник. — Даже знания — и те себе прибрал.

— Моно? — Чапель весь ушел в книгу. — Да нет — он просто хотел сохранить их.

Он перевернул страницу и довольно хмыкнул.

Художник нахмурился. "Хотел сохранить", "мы с Хранилищем в некотором роде, друзья"… Чапель что-то скрывал. Другой вопрос, так ли необходимо знать, что именно? Аллегри терпеть не мог, когда к нему лезут в душу, и сам с другими так не поступал.

Художник несколько раз шифровал перерисованную карту, но как не старался, удержать ее на бумаге не удавалось.

Он перепробовал все: ходил по кабинету, громко и с выражением зачитывая названия городов, которые могли бы помочь ему сориентироваться на пути к Храму, придумывал ассоциации с ними, даже попытался сочинить песню, где упоминались бы опорные точки. Чапель немало повеселился, наблюдая за этим представлением.

Оставалось надеяться, что память не подведет Аллегри. Иначе он так и будет, до конца своих дней, блуждать в Осеморских горах.

— Ну, побежали? — спросил Чапель, стоило художнику вернуть атлас на место. — Я голоден.

Он вышел из кабинета, не дожидаясь Аллегри.

Украдкой, хотя прятаться, в общем-то, было не от кого, он посмотрел на флейту. Бездушный, бесполезный инструмент, из которого нельзя извлечь и звука… даже в таком виде он дарил ему куда больше надежды, чем когда-либо кисть и краски.

— Отдай, — услышал он.

Художник едва не выронил флейту, пытаясь спрятать ее обратно в рукав. Он оглянулся. Рядом никого не было, равно как и во всем кабинете.

Голос не принадлежал Чапелю. Аллегри, впрочем, сомневался, что он вообще человеческий — слишком много металлических ноток. Так могла бы разговаривать оббитая железом дверь.

Он выглянул в коридор. Трудно сказать, что он там ожидал увидеть, но уж точно не это. Чапель стоял, скрестив руки, и с вызывающим, даже несколько нахальным видом смотрел на стену. Из стены требовательно высунулась голубая полупрозрачная рука.

— Ну же.

Тот же самый голос. Стена заволновалась, и оттуда появилось не лишенное приятности девичье лицо того же потустороннего оттенка.

— Я тебе триста раз говорила — нельзя отсюда ничего воровать, и все равно ты каждый раз пытаешься унести что-нибудь. Ну зачем тебе собрание баек про северных богов? Астера решил шантажировать? Или еще какую штуку задумал?

Чапель так замотал головой, что с нее слетел платок. Открылось чудное зрелище, от которого Аллегри временно забыл, как дышать.

Вместо волос у Чапеля росли перья. Длинные мягкие перья лазурного цвета. Неудивительно, что он никогда не снимал головного убора.

Бочком, надеясь, что его все-таки не успели заметить, Аллегри пробрался обратно в кабинет и спешно забаррикадировался. Он не совсем понимал, зачем это делает, но ужас перед инородным был сильнее.

Несмотря на то, что художник остался один, он все равно продолжал слышать ее голос.

— Ну вот, ты напугал его.

Последовала пауза, во время которой, видимо, Чапель говорил что-то.

— Так ты ему не сказал, кто ты?

Наступила тишина. Сказать, что она не понравилась Аллегри — значит ничего не сказать. Она была как раз того типа, когда каждое мгновение ждешь подвоха. На всякий случай он отошел от двери.

— Эль Аллегри, — прошептал кто-то над его ухом. Художник подскочил от неожиданности.

Это была она. Та самая, которая вышла из стены в коридоре. Слабо светясь, она стояла всего в полуметре от художника.