Помнится, островитянам идолы так и не помогли.

В своей рабской доле Книжник с Зигфридом не были одиноки: под присмотром угрюмых бородачей еще несколько оборванцев занимались расчисткой поляны от зарослей. Они явно были здесь чужаками, как и Книжник с Зигфридом. Это было ясно как по одежде, так и по более хилому телосложению. Наверняка какой-то сброд с московских окраин, на свою беду забредший в Чащобу. Пообщаться, впрочем, с товарищами по несчастью не довелось: местные пристально наблюдали за работниками, так что пути невольников почти не пересекались.

Зато получилось переговорить с Зигфридом, когда им дали несколько минут отдыха на корявом бревне. Выделили даже краюху невероятно вкусного и ароматного хлеба, какого Книжник не ел с рождения. Да еще тяжелую колоду с непонятным, но столь же вкусным, щекочущим язык напитком. Чисто интуитивно Книжник решил, что это – квас. Не то, что называли квасом в Кремле, а настоящий древнерусский хлебный напиток. Ведь кремлевским и в голову бы не пришло переводить драгоценный хлеб на подобное баловство. И сейчас, припав к краю тяжелого деревянного сосуда, он с наслаждением упивался этим поразительным нектаром, мгновенно позабыв про усталость и унижение плена.

Зигфрид отнесся к кормежке более сдержанно. Отламывая маленькие кусочки от грубой краюхи, он с прищуром поглядывал по сторонам.

– Думаешь, как сбежать? – косясь на зевающего в отдалении надсмотрщика, тихо спросил Книжник.

– А о чем же еще? – отозвался Зигфрид. Кинул в рот очередной кусочек хлеба, механически пожевал. – Момент нужен.

– А может, с ними как-то можно договориться? – с надеждой произнес Книжник.

– Может, и можно, – равнодушно сказал воин. – Только как договариваться с теми, кто не говорит?

– Это верно, – Книжник приуныл. – Но не может же быть так, чтобы они все время молчали, тем более между собой? Они же как-то строили и выращивали все это? Поселок свой, это дерево-крепость в центре – все это сложные сооружения, тут не обойтись без общения!

– Когда-то давно, юнцом еще, побывал я на одной дальней окраине, – не глядя на друга, сказал Зигфрид. – Не один, разумеется – шли мы дозорной группой во главе с конунгом. И наткнулись на небольшой такой клан городских охотников. С виду люди как люди, хоть и диковатые, показались даже вполне основательными: дольмены из бетонных плит строили, тропы в развалинах расчищали, чертили на стенах рисунки, по ночам что-то пели хором. Только я никак не мог понять, что в этих ребятах не так. Смотрел на них, голову ломал. А потом конунг, при котором я был оруженосцем, сказал: «Болван, ты, Зигфрид. Посмотри внимательно – не люди это». Я его даже не понял поначалу. А потом и до меня дошло: они действительно не были людьми, хоть и делали все то, что подобает разумным.

– И кто же это были? – поежившись, спросил Книжник.

– Животные, – спокойно сказал вест. – Очень похожие на людей и здорово имитировавшие человеческое поведение. Но в них не было ни капли разума. Ни единой. Только слепые инстинкты и поразительная способность подражать настоящим людям. Всего через сутки после нашего прихода они стали неотличимы от нас, вестов.

– Не может быть!

– Представь себе. Они даже говорили, как мы – те же слова, те же интонации. Только при общении с ними начинает казаться, что сходишь с ума. Потому что слова они произносят знакомые, но не вкладывают в них того же смысла. Словно эти птицы, как их… – он щелкнул пальцами.

– Попугаи?

– Вот-вот. И все их пение, их настенные рисунки – все лишено смысла. И оружие в их руках так же бессмысленно – они взяли его в руки, подражая нам. Потому что сами – пожиратели трупов, которым не нужно ничего, кроме зубов и когтей. Ты не поверишь, но никогда я не испытывал такого ужаса, как при попытке общаться с этими существами, которых упорно продолжал принимать за людей.

– Это ужасно… Но к чему ты клонишь?

Зигфрид кивнул в сторону пары бородачей, внимательно наблюдавших за работами:

– Возможно, и это все – имитация. Нет никакого племени. А есть звериная стая. Огромный муравейник, напоминающий человеческое поселение. Они ведь ничего не строят – у них все само растет. Может, они потому и молчат, что у них атрофировалась сама способность разговаривать? Зачем разговаривать муравьям, лишь внешне похожим на людей?

Какое-то время Книжник потрясенно молчал. Перед его глазами и вправду проползали уставшие люди-муравьи, согнувшиеся под тяжестью своей «муравьиной ноши». Если друг прав – то это слишком уж жутко. С другой стороны, обмануть муравья всегда проще, чем человека. Стало быть, им предстоит побег из огромного муравейника?

Он тряхнул головой, прогоняя наваждение. Его осенило:

– А как же девочка? Она же спросила, больно ли мне? Ты же сам слышал – они умеют разговаривать! Они все понимают, а, значит, они нормальные люди!

Зигфрид помолчал, посмотрел на него и бросил:

– А плевать. Главное – убраться отсюда побыстрее.

Книжник мрачно усмехнулся:

– Что-то у нас не очень получается.

– Так ведь мы еще и не старались, – Зигфрид подмигнул без тени улыбки.

Книжник хотел было возразить, но тихо подобравшаяся тень заставила его заткнуться. Парень обернулся. Хмурый надсмотрщик выразительно разглядывал его, и Книжник поймал себя на мысли, что слов и впрямь не нужно. Ноги сами заставили его подняться и ухватиться за брошенную тут же вязанку длинных упругих прутьев. Обухом топора бородач указал направление, и семинарист покорно поволок свою ношу. Так же поступил и Зигфрид. Невероятно, но факт: гордый воин легко исполнял роль покорного раба. Книжник никак не мог взять в толк – как же так? Ведь вест никогда и ни перед кем не преклонял колен. Но на память пришла другая древняя история – легенда о Спартаке, римском рабе, однажды решившем сбросить цепи и возглавившем восстание невольников. И хоть масштабы историй несопоставимы, эта мысль придавала сил. Они рабы лишь на время. На очень короткое время.