— Мой сын, — сказал отец уже заметно потеплевшим голосом.

— А-а, — поднял незнакомец голову и мелко-мелко затряс ею. Приветливо.

— А это старый товарищ.

— Воевали вместе…

— Мой самый старый товарищ — Михаил Кузьмич. Посиди с нами, сынок.

Приглашение такого рода от отца исходило едва ли не впервые.

Раздеваясь в коридоре, он услышал, как отец пояснил:

— Семья у Леньки не получилась.

— А-а… ничего, — включился глуховатый, но еще красивый, с низким бархатистым дрожанием, голос Михаила Кузьмича. — У кого она теперь получается? У тебя, что ли?

— Ну-у, ты даешь… — протянул отец.

— Не обольщайся, батенька мой, — прокатилось на низах. — Со всех сторон счастливыми могут быть только идиоты. — И без всякого перехода: — Я только из колхоза, технику им налаживали. А как там у них дела идут, я и сам не разобрался. Все ходят чего-то, ходят… Да и наши тоже хороши… Двадцать лбов, это же сила! Давайте, говорю, ребята, в свободное время поможем овощи отгружать городу. Откликнулся кто? Ха-ха… держи карман шире. У одного живот заболел, у другого кости, а третьи так вообще ничего не расслышали. Ты ответь мне, как дальше жить, а?

«Что за времена пошли? — подумал Леонид, придвигая стул к столу. — И юноша и пенсионер ищут один и тот же ответ: как будем жить дальше? Завтра, между прочим, жить будем лучше, чем сегодня».

— Когда мы встретились, — сказал отец, — вдруг такое появилось желание махорки закурить… Давно не курю, уже и забыл, как он пахнет, дым-то.

Михаил Кузьмич засмеялся: правильно, дескать, правильно, от прошлого никуда не уйдешь.

— Вы сидели в одном окопе? — влился в общий разговор Леонид.

— Не сидели, а лежали, — уточнил Михаил Кузьмич.

— Странные окопы, — удивился Леонид. — Первый раз о таких слышу.

— Не в окопе, а в госпитале.

Шутливость гостя не давала повода, а Леонид все-таки покраснел. Чушь, конечно, но у него возникло ощущение, будто он давно позабыл, что отец не просто фронтовик, а инвалид войны. Вот и госпиталь всплыл… Интересно, сколько отец там пролежал? Но тут же успокоил себя: отец никогда не жаловался, а если и болел, так самым обычным — грипп, ангина… впрочем, кашляет по утрам, хотя и не курит.

— А вы, как я полагаю, связаны с производством? — Леонид попытался разрядить обстановку.

— Правильно полагаете, батенька мой, как в воду смотрите.

— Интересно. Мы, значит, в институте вам кадры куем? Мда-а… Отец, ты что сала не нарезал?

Содержательного разговора не получилось. Он не представлял, какие удобно задавать вопросы этим людям, пережившим свою эпоху, — плотины, насыпанные лопатами, заводы, поднятые чуть ли не голыми руками… Фантастика… В наш стальной и синтетический век — отголоски времен Лошади! Существа практически из Красной книги. Они и мир воспринимают, и чувствуют по-иному. Леонид и сам не знает, откуда у него это дикое представление: будто бы у них сейчас все происходит, как в кукольном театре, где жизнь разыгрывается в уменьшенном и пестром кукольном варианте, да с такой еще бездной многозначительности.

Но отцы под защитой своих сынов и должны быть спокойны. Доживайте, родные, отпущенный вам остаток, как доживают… Лошади… Именно, именно, святые существа… И стоило только напасть Леониду на эту прекрасную мысль, — встрепенулись умолкшие было скрипки. Он встал и зажег свет.

Потом Леонид ходил в другую комнату, еще раз посмотреть телевизионную программу, а вдруг, как нынче говорят, «зевнул» интересную передачу. Но повсеместно шел хоккей. Стихийное бедствие, горный обвал…

Леонид постоял у окна; смотрел на фонарь внизу — кружились вокруг него снежные хлопья, и не с неба опускались они, а словно прилетали с земли.

«Бессмысленное занятие — хоккей, — думал Леонид. — Потерянный вечер. И сходить некуда».

Когда он вернулся на кухню, старички продолжали разговор, начатый еще, наверное, до него. Говорил отец, а Михаил Кузьмич, подперев подбородок кулаком, «дадакал».

— Так у меня ничего и не получилось. И холодильник заставил убрать, и радиоточку обрезал.

— Да, да… Радио — куда ни шло… А вот холодильник — безобразие.

— Безобразие, — согласился отец. — Не я же один пользовался, другие рабочие тоже. Молоко, допустим, где держать?

— О ком это вы?

— О его начальнике, — отозвался Михаил Кузьмич.

Леонид вдруг разволновался.

— А должность какая этого начальника?

И опять пояснил Михаил Кузьмич:

— Должность-то большая — завгар. Молодой еще, а уже такое место, — это он пояснил Леониду. Отец усилил данную характеристику:

— Недавно повысили. А так — шоферил на вахтовом рафике. И сразу — нос кверху, и руки не подает.

— Ну надо же, — не мог успокоиться Михаил Кузьмич. — Холодильник запретить… Прямо террорист какой-то. А может, тебе как инвалиду войны свежие продукты необходимы! И молодой, да-а… Конечно, все мы понимаем — не его вина, что он не успел созреть, чтобы защищать. Но наше право обсудить: почему человек, которого спасли, делает невозможной жизнь своему спасителю. Ты его на партсобрании…