— А у нас живет снегирь, — сказала Танечка, и Андрей Иванович понял: это относилось к нему.

— А учишься как, маленькая?

— Хорошо. — Она продолжала освобождать щенка от каких-то тряпок. — А Витя плохо, — добавила она, — у него есть двойки и даже кол.

— Это правда, Витя?

— Вроде есть, училка влепила. Но она у нас того… Все равно ее скоро выгонят.

— Как ты говоришь об учительнице, дубина? — возникла на пороге Марина. — Чтобы слышала в последний раз. Ты лучше покажи отцу дневник, порадуй, если ему, конечно, это интересно.

— Почему же нет. Очень интересно.

— А я тоже привезла дневник и тетрадки.

— Вот как? С кого же начнем?

— С меня, с меня, — закричала Танечка, — сейчас только таксенка раздену.

— Хороший таксенок, — сказал Витя. — Умный. Но один жить еще не привык, всю ночь скулил. А знаешь, какой породистый: у него родители настоящие охотничьи таксы. В любую нору запросто залезают.

— А вот и не в любую, — сказала Танечка. — К суслику не залезают.

Витя взглянул на сестру взглядом взрослого, хмыкнул, но промолчал и уткнулся в свой лист.

Танечка наконец-то распеленала щенка; длинный, на коротких лапах, с большой, наверняка сообразительной головой, он сразу же отправился в свой угол, где лежала подстилка, а Танечка стала аккуратно складывать его одежду. А это, как увидел Андрей Иванович, была самая настоящая одежда: некое подобие кофты, что-то еще, напоминающее поддевку, и, наконец, попона с темно-вишневым подбоем.

— Одежды, как у царевича, — сказал Андрей Иванович. — Надо же, сколько всего.

— Много, — согласилась Танечка. — И все импортное.

— Французское, — обронил Витя, не отрываясь от рисования.

— А вот и нет, из Англии. Дядя Армен говорил же.

— Ты что, лейблы не видишь? Дядя Армен может уже и не разбираться, его сейчас в Европу не пускают.

— А вот и нет, бабуля говорила: пускают.

Дядя Армен был личностью во всех отношениях необыкновенной. Над любой толпой его седеющая, модно подстриженная голова возвышалась, подобно маяку. И в житейском водоеме он скользил изящно и легко, и никаких бурунов за спиной, царь-рыба, да и только. Вот что значит сменить много профессий, а начинал дядя Армен с перепродажи джинсов, но сейчас уже никто не помнит об этих детских шалостях. Сейчас он директор едва ли не самого крупного в городе Дворца культуры.

А женат дядя Армен был на сестре Марины. А Марина была в сто раз привлекательней своей сестры. И дядя Армен устроил так, чтобы сестры жили в одном дворе.

Таксенок обошел свое место, но так и не прилег, по всему чувствовалось: тяжело у него на душе.

— Опять скулит, — сказала Танечка.

— А ты как думала, — откликнулся Витя. — Круглый сирота, ни мамы у него, ни папы.

И дети вдруг, не сговариваясь, взглянули на Андрея Ивановича, как бы убеждаясь в его присутствии.

— Жалеть собачку надо, — пробормотал он.

— Вот забирай его и жалей, — появилась Марина. — Почему бы тебе не взять сиротку?

И по тому, как неожиданно появлялась Марина, Андрей Иванович понял — совсем не кухонными делами занята она, а стоит за дверью и все происходящее в комнате держит под контролем.

— Кстати, я вам что-то принес, — Андрей Иванович достал из дипломата пакет с кедровыми шишками, их он привез из недавней командировки в Сибирь.

— Как здорово, — обрадовались дети, — самые, самые настоящие.

— Пять — маленькой, — сказал Андрей Иванович, — а пять — маленькому.

Танечка стала с недоверчивостью рассматривать шишку:

— Это правда, орешки в ней самые настоящие?

— Отколупни один и посмотри, если не веришь, — это Витя.

Танечка тут же стала складывать шишки в свою сумочку.

— Витя, я тебе оставлю четыре, а себе возьму шесть. Одну я положу в кормушку снегирю.

— И заведется у тебя белочка, — сказала Марина.

Она села в сторонке, мерзла, наверное, обхватила плечи руками. Серым и припухшим показалось ее лицо Андрею Ивановичу. Еще лет пять назад, в период их развода, даже после болезни она выглядела куда лучше. По низу, по травянистому вьетнамскому паласу, шел сквознячок — ощутимо прихватывало ноги.

— Можешь еще одну шишку забрать, — благодушно взмахнул фломастером Витя. — Мне вон отец, может, еще принесет, а ты где их там возьмешь, в деревне.

— Не деревня, а город. Автобусы ходят, какая же это деревня? Тоже, Витя, скажешь.

— Все равно бери.

— Бабуля говорит: летом снегирь улетит.

— А у нас таксенок останется.

Танечка поджала губы, что-то прикидывая; ясный и высокий лоб ее покрылся смешными морщинками, руки лежали на коленях по-старушечьи безвольно — такое вот серьезное раздумье одолело ее.