Зиновий Константинович присел возле жены, оперся локтями о колени, безжизненно обвисли белые кисти рук его.

Но Валя не расслабилась, не потянулась к его волосам, чтобы пригладить распавшиеся пряди. Нет — она была настороже. Вот так же он сидел однажды. После первого своего приезда. Откуда же он прибыл тогда? Ах, да! Из Анголы. Они еще по пути где-то останавливались, где-то в Европе… Он втащил в комнату два чемодана, снял с плеча большую спортивную сумку, не спеша, с определенной даже торжественностью прошелся взглядом по стенам, словно искал куда бы повесить сумку, и только потом протянул руки к жене.

— Ну здравствуй, здравствуй, дорогая!

Когда Зиновий Константинович распаковал чемоданы, Валентина обомлела. Она ожидала много, но там было больше, чем она ожидала. Чего только не было в этих кожаных емкостях… Но больше всего там было мохера. Утрамбован он был до твердости книги.

Валя ахнула, забралась на диван и смотрела на чемоданы издали и со страхом. А Зиновий Константинович, вот как сейчас, присел рядом.

— А что, Валюха, — сказал он уставшим голосом, — может, бросить тебе работенку? Это же все нуждается в реализации. Впрочем, с работой, пожалуй, и лучше… Да, с работой, пожалуй, лучше. Шантрапы там у вас шляется…

Валентина не вникала в смысл мужниных слов. Она чувствовала тоскливое одиночество, какое находило на нее в вечерние часы, когда она ожидала мужа; сыро и холодно становилось в комнате, у старого дома была особенность: зимою не держать тепло, в летнюю жару накапливать промозглость. Валя вдруг ясно поняла: с этого вечера жизнь ее пойдет по-другому.

— Тебе придется реализовывать, — ударяя на первое слово, кивнул Зиновий Константинович на разноцветные мотки.

Утром следующего дня он пошел по редакциям газет — преподнести, кому надо, подарки, узнать, можно ли напечатать путевые заметки, и если можно, то какой длины писать.

Домой вернулся он окрыленный. У кого ни спрашивал, где достать мохера на шарф, ему отвечали: чего захотел, да знаешь ли ты, сколько лупят за него спекулянты?! «Неужели нет в магазинах?» — входил в образ наивного человека Зиновий Константинович. На это ему отвечали: ты с ума сошел!

Зиновий Константинович отложил двадцать мотков и сказал жене:

— Предлагай. Говори, сама купила у барыг, да не понадобились. И деньги, говори, нужны. Увидишь, как хапать будут, только треск пойдет. И еще — не уступай, считай, что не частная лавочка. — И пошутил: — Это придаст тебе силы. Психология.

Было невозможно стыдно каждый день носить на работу проклятые мотки. Ну как их предлагать? В областном доме народного творчества все люди тертые, видящие друг друга насквозь. Они, конечно же, все сразу поймут. Но делать было нечего, и в конце концов Валя решилась предложить…

— Колье мог взять только свой! Ты меня-а пони-ма-аешь?

Зиновий Константинович резко повернулся к жене, скрипнула под его ногой половица, звякнула в недрах дивана пружина.

— Не-ет! Ты меня понимаешь? — повторил он.

Зиновий Константинович положил ладонь на Валино колено, пошевеливал пальцами, как в молодости, как будто бы заигрывал.

— Вот что, — сказал он, все обдумав. — Нет смысла тратить друг другу нервы, себе же дороже выйдет. Ищи, Валя!

— Никак не соображу, о чем ты? — И не тогда, когда впервые Валя предложила свой товар, а именно сейчас горько пожалела с особой пронзительностью и откровенностью, что она, так успешно окончившая Пензенское хореографическое училище, поддалась на мужнины уговоры и ушла из театра. И сразу же не стало самостоятельности.

— Все-о хорошо понимаешь… Ты хозяйка, ищи! Приду со спектакля, чтобы оно вот здесь лежало, в блюдечке.

— Ты много берешь на себя.

Зиновий Константинович и ухом не повел. Оттолкнувшись от Валиного колена, легко для своего полнеющего мягкого тела вскочил с дивана. И тут же стал насвистывать арию…

Из дома Валя вышла, когда начинало темнеть. Вправо и влево уходили набирающие сумрак переулки. Звезды еще не бросались в глаза, но фонари уже горели; удушливо-пряным духом тянуло с газонов, и перебивал он ядовитый чад машин.

«Только бы застать, только бы застать…» — непрерывно прокручивалось в Валиной голове. Она еще не знала, что будет говорить; все решится на месте; и слова найдутся, все найдется. Только бы застать…

Валентине повезло: подруга была в хорошем настроении. Она только что оторвалась от телевизора, смотрела вторую серию «Семнадцать мгновений весны».

— А ба-а! — обрадовалась она. — Кто к нам пришел. Ну заходи, разуваться не надо. — На подруге был атласный зеленый халат до пола, на груди тонкая цепочка удерживала золотой декоративный крест. — А мы уже думали… — Это подруга о себе во множественном числе. — Сколько, думали, лет, сколько, думали… Погоди, что случилось? Лицо аж пятнами…