думали мы, глядя на обвал. Смешались радость и страх. Радовались мы тому, что обвал

произошел несколькими часами раньше, а боялись таких же снежных наддувов

впереди. Пропустят или похоронят?.. Перебравшись через завал, погнали собак дальше.

В одном месте, где козырек особенно угрожающе обвис, мы, как и накануне, не

решились проскочить с ходу. Остановили собак и, не доходя до опасного участка,

выпустили по обойме патронов. Сотрясение воздуха не вызвало обвала. Это вселило в

нас некоторую уверенность, что громада, висевшая над нами, достаточно прочна. Вновь

пустились в путь. Взгляды невольно тянулись вверх, словно они могли подпереть

тысячетонную массу.

Наконец ущелье осталось позади. Река, вырвавшаяся из каменных тисков, тоже

точно обрадовалась простору. Она залила долину и образовала озеро. По ровному льду,

почти не меняя курса, покатили на северо-восток.

Только перед концом перехода нам стала ясна причина образования озера. Долину

сначала перегородила гряда небольших островков — по форме ярко выраженных

«бараньих лбов», обращенных крутой стороной к северо-востоку. Тут же за островками,

с северной стороны долины сползал широкий язык ледника. Он перегородил долину и

русло речки.

На 26-м километре пути, на границе ледника, я остановился, чтобы взять

очередной азимут, и тут же услышал потрескивание [189] льда. Скоро оно повторилось

и перешло в замирающий скрип, потом в тоненький звук, напоминающий писк

удаляющегося комара. Это характерные звуки для поднимающегося или опускающегося

льда вблизи берега под влиянием приливо-отливной волны. Ошибиться невозможно.

Значит, лед на плаву! Значит, мы достигли моря! Бросились искать приливо-отливную

трещину и тут же обнаружили ее. Сомнений быть не могло: мы вышли в глубокий

морской залив, — по всем признакам, попали в вершину фиорда Матусевича. Он почти

в три раза глубже врезается в землю, чем показано на карте Гидрографической

экспедиции. Островерхие пики, замеченные нами с водораздела, не обманули. Они

действительно оказались на берегу моря. Теперь до них оставалось лишь несколько

километров. Они сплошной стеной стояли впереди, точно вырастая из ледяных волн

глетчера.

Дальше путь шел по узкому коридору, между крутым берегом и ледником,

заполнившим весь залив. Поверхность ледника была изборождена высокими ледяными

валами, а порой широкими трещинами. Узкие трещины скрывались под снегом. Мы

предпочли итти коридором вдоль берега. Его, очевидно, промыли летние воды,

спадавшие с южного берега залива.

Чем дальше мы шли, тем коридор становился уже и скоро стал похож на щель,

одна стена которой была сложена из льда, а другая из камня. Слева — голубой лед,

справа — зеленый камень. Берег быстро повышался, и, наконец, перешел в скалы.

Большинство их почти отвесно вздымалось над морем на сотни метров. Процессы

эрозии создали между отдельными пиками расселины и проходы, а на стенах скал —

тысячи выступов, карнизов и ниш. Отдельные скалы напоминали сильно увеличенные

индийские пагоды. Слагающие их горные породы во многих местах поросли оранжево-

красными лишайниками. На фоне белого снега и голубых изломов льда скалы

выглядели необычайно живописно.

Во многих местах коридор был завален камнями. Кое-где они уже вмерзли в лед

— значит, лежат здесь давно, а некоторые возвышаются на снегу — эти оторвались от

скал совсем недавно. Как ни странно, мы спокойно, шаг за шагом пробирались вперед,

прижимаясь вплотную к скалам. Опасность попасть под обвал совсем не тревожила

нас. Все же это были скалы, а не снежные наддувы. Несмотря на следы недавних

обвалов, мы, по установившейся привычке, воспринимали скалы, как символ

устойчивости и прочности. А, по существу, опасность была не меньшей, и обвалы

каменных глыб с выветрившихся скал не менее возможны, чем обвалы снежных масс.

[190]

Тут же нас ждал интересный и радостный сюрприз. Время от времени мы