испортилась. Засвежел до этого слабый юго-восточный ветер и повалил такой густой

снег, что ни о какой съемке, особенно при характере здешних берегов, не могло быть и

речи. Пришлось отпрячь собак, распаковать сани и весь день просидеть на месте.

Основное занятие в таких условиях — наблюдение за барометром. В этот день

оно, как и всегда, было не только скучным, но и не обещало улучшения погоды.

Накануне, в полдень, атмосферное давление равнялось 756,0 миллиметра, к 7 часам

утра оно упало до 750,9, в полдень барометр показывал уже 746,7, а еще через три часа

— только 745,7.

Цифра угрожающая. Моряки при таком падении давления уже готовили бы свой

корабль к жестокому шторму. Мы тоже готовы были принять любую бурю. Палатка

стояла прочно, а сами мы, пожалуй, были бы рады хорошей встряске в атмосфере.

После нее можно было бы ожидать изменения погоды к лучшему.

Но ни шторма, ни бури не получилось. Здесь нередко мы попадали в жестокую

бурю при очень высоком стоянии барометра и часто убеждались, что падение давления

отнюдь не обязательно сопровождается штормом.

Так случилось и на этот раз. Правда, свежий и очень неровный ветер, при густом

снегопаде, развел за стенками [246] палатки заметную метель и лишил нас возможности

вести съемку, а следовательно, и продвигаться на север к желанной цели, но все же

бури, сопровождающей такое падение давления в южных морях, не было. Поднявшаяся

метель отнюдь не походила на шторм, ее голос скорее напоминал мяуканье котенка, чем

вой волчьей стаи.

— Не метель, а канитель! — ворчал охотник.

Но эта «канитель» держала на месте, что и раздражало нас. Мы то и дело

заглядывали на барометр, высовывались из палатки, пока не убедились, что на метель

сердиться бесполезно, надо запастись выдержкой.

Отмеченный минимум давления оказался предельным. Больше восьми часов

стрелка анероида не двигалась с места. Ветер и снегопад продолжались. Видимость не

превышала 40—50 метров. Потом давление стало медленно подниматься, и еще

медленнее начала улучшаться погода.

Наконец снегопад прекратился, ветер стих, облачность рассеялась, и мы, после

полуторасуточного томления, двинулись дальше на север.

Следующая стоянка была сделана уже днем 14 мая после 35-километрового

перехода. На всем протяжении генеральное направление нашего пути шло на северо-

запад, в соответствии с направлением берега Земли. Берег попрежнему был низким,

сложенным песками и глиной и окруженным отмелями. Отмели заканчивались

многолетним, когда-то торошенным льдом. Все острые кромки старых торосов успели

обтаять и сгладиться. Надо думать, что когда-то эти льды, выжатые из моря, сели на

мель и уже не могли с нее сняться.

Вообще в ландшафте здесь безраздельно господствуют мягкие линии. Ни одного

излома, ни одного резкого поворота или подъема. Берег настолько отлогий, что не

всегда с первого взгляда можно понять, где ты находишься — на берегу или на льду.

Иногда нам приходилось раскапывать снег, чтобы точно знать — земля или лед под

нами. Только остатки сгладившихся торосов на границе отмели да приливо-отливная

трещина помогали ориентироваться.

Высоты в глубине Земли были незначительными и тоже отличались мягкостью

своих очертаний. Резко выделялся только все еще хорошо видимый пройденный нами

ледниковый щит. Но и его высота с этой стороны была небольшой. Лишь в конце

перехода впереди обозначилась новая куполообразная возвышенность.

В пути мы видели несколько стаек чистиков, летевших с северо-запада, а

навстречу им — впервые замеченную в этом году стаю моевок. Кроме них, вообще

первый раз на Северной Земле, увидели полярную сову. [247]

На береговом торосе, под которым разбили лагерь, обнаружили следы трех

медведей. Журавлев был уже готов пуститься на поиски зверей, но пришлось отклонить

это намерение. В медвежатине мы пока не нуждались, путь из-за выпавшего снега был

тяжел, а перегружать сани мясом прозапас было не в наших интересах, тем более, что

погода вновь испортилась, качался новый снегопад, который должен был еще больше