силой. Все попытки встать на ноги оканчивались неудачей: ветер сбивал с ног и на

несколько метров отбрасывал от палатки.

Журавлев с завязанными глазами оставался внутри. Он вцепился в парусину и

повис на ней, стараясь уменьшить образовавшуюся слабину и не давая полотнищу

хлопать. С невероятным трудом удалось подтянуть груженые сани, привязать к ним

палатку, собрать все имевшиеся ремни и веревки, укутать и туго стянуть палатку, точно

тюк хлопка. Под веревки, на скатах палатки, подсунули лыжи и шесты. После этого

парусина перестала надуваться и хлопать.

Не имея возможности подняться, я лежал на льду и смотрел на наше убежище.

Палатка съежилась, словно в страхе перед разъяренной стихией. Выглядела она жалко и

смешно. Зато появилась надежда, что мы не останемся без жилья. Лыжные палки,

использованные в качестве распорок внутри палатки, еще больше укрепили ее.

Все это было сделано во-время. Буря неумолимо нарастала. С трудом

разместившись в стянутой палатке, все еще не совсем уверенные в том, что даже в

таком виде она устоит против урагана, мы, не раздеваясь, лежали поверх спальных

мешков и напряженно ждали исхода событий.

Снаружи доносился беспрерывный гул. Иногда сквозь него раздавался

пронзительный визг ветра. Впечатление было такое, будто мы сидели под

железнодорожным мостом и над нашими головами с грохотом, гулом и свистом несся

бесконечно длинный поезд.

Утром, когда крепили палатку, под защитой айсберга скорость ветра равнялась 20

метрам в секунду, а на открытом месте она превышала 30 метров. [241]

После полудня я вылез наружу. В море опять носились снежные вихри. Лежа

около палатки, я поднял руку с анемометром. Он показал, что скорость ветра достигала

27 метров в секунду. Я отполз метров на сорок, выбрался из-за айсберга на открытое

место и вновь поднял руку с прибором. Его крестовина с полушариями слилась в еле

уловимый нимб. Отсчет показал, что здесь ветер несся со скоростью свыше 37 метров в

секунду. И это над самой поверхностью льда. Что делалось в вышине и дальше в море

— сказать невозможно.

Дышать было трудно. Подняться я не мог. Пришлось возвращаться ползком.

Ветер такой силы на Северной Земле мы наблюдали впервые. Раньше мы

переживали чуть ли не все ветры, имеющие наименования по шкале: слабые, свежие,

резкие, сильные, очень сильные и штормовые; но в такой еще не попадали. Над нами

неслась уже не буря, а настоящий ураган.

Во время вылазки я еще крепче стянул палатку. Теперь она совсем сплющилась,

площадь парусности ее стала ничтожной. Уверенность в устойчивости нашего убежища

укрепилась. Мы уже более спокойно ждали улучшения погоды.

Весь день буря пела свои дикие песни. А вечером неожиданно начала стихать.

Через полчаса ветра точно не бывало. Наступил полный штиль. Тишина наступила

внезапно, словно бурю мы видели только в кошмарном сне.

Лагерь сразу оживился. Начали кормить собак. Потом собрались было

«распаковывать» палатку. И хорошо, что не начали с нее.

Я взглянул в море. Там опять в бешеном хороводе неслись снежные вихри.

— Сейчас начнется у нас!

И действительно, не прошло и четверти часа, как ураган вновь обрушился на нас.

Разница была лишь в том, что теперь ветер несся не с моря, как раньше, а с

противоположной стороны — с ледникового щита.

Через час опять наступила полная тишина, которая очень скоро сменилась ревом

ветра, и снова со стороны моря. И так до поздней ночи. Было похоже, что мы находимся

в районе одного смерча, передвигающегося на небольшом пространстве, и направление

ветра зависит от того, с какой стороны от нас бушует смерч.

Так под эту музыку мы и заснули, когда солнце стояло на севере. Разбужены были

ветром на следующий день, 11 мая; солнце было уже на востоке. Правда, буря уже

кончилась. Только шквальный ветер все еще достигал иногда 12—13 метров в секунду.

[242]

Я починил свои сани. Потом мы измерили высоту надводной части нашего

айсберга. Она оказалась равной 24,3 метра. Вершина ледяной горы была почти

горизонтальной, и среднюю высоту ее можно было принять за 20 метров.