точке глубина его превышала полметра, причем он нигде не выдерживал упряжек.

Собаки ползли по густой каше, а сани выпахивали глубокую канаву. Лыжи тоже

проваливались. Казалось, что мы тонем в этой жидкой массе. До противоположного

берега бухты оставалось километров пять-шесть. Стало ясно, что до него не дойдем.

Мои собаки выбивались из сил с каждым шагом. Я работал рядом с ними, но наших

общих сил хватало лишь на то, чтобы протащить сани без остановки только два-три

метра.

Я дал команду сбросить с саней половину груза, изменил куре на ближайшую

точку берега, дал передохнуть собакам [291] и снова погнал их. Даже с половиной груза

мы временами теряли надежду добраться до берега. Два километра, отделявшие нас от

него, шли три с половиной часа. Измученные, мокрые с головы до ног, в одежде,

пропитавшейся ледяной водой, с выбившимися из сил собаками, наконец, выбрались на

берег. Вскипятив чай и утолив жажду, пошли обратно, за оставленным грузом.

Вернулись в лагерь только через несколько часов. За 12 часов тяжелой работы мы

прошли всего 16 километров к оказались на расстоянии лишь 10 километров от

прежней стоянки. Как ни странно, но мы были необычайно довольны такими

результатами. Дорога была настолько тяжела, что мы могли только изумляться, что

сумели продвинуться на 10 километров.

Второе, что было приятно сознавать, — никому из нас не пришла в голову мысль

вернуться обратно. Как-то незаметно, с первого дня экспедиционной работы, у нас

выработалась привычка, а теперь уже можно сказать правило — не возвращаться

обратно, что бы мы ни встретили на своем пути.

Сейчас мы опять в палатке. Место здесь сырое. Под постеленным в палатке

брезентом хлюпает вода. Мокрую одежду развесили под матицей. Надежды на то, что

она скоро просохнет, очень мало.

Густой, сырой туман заполнил все, даже палатку. Сухие вещи, вынутые из

брезентовых мешков, пропитываются влагой. Возможно, что поблизости есть более

сухой участок берега. Как только мы узнаем о нем, перенесем туда наш лагерь. Здесь

нам придется просидеть несколько дней, пока снег не подтает и мы не получим

возможности двигаться.

Я вижу в наступившей распутице нормальное явление, жду дальнейшего

потепления и более интенсивного таяния снега.

Пеммикана после сегодняшней кормежки собак у нас осталось на две с половиной

недели. Наше личное продовольствие можно растянуть на месяц. Кроме того, мы

отнюдь не потеряли надежды на удачную охоту. В крайнем случае, если распутица

примет слишком затяжной характер и не позволит нам итти вдоль береговой линии, у

нас есть еще один путь. Мы можем подняться на ледниковый щит и попытаться итти по

нему. Здесь ледник настолько обессилен, что не достигает современной береговой

линии, находится в спокойном состоянии и, по всем признакам, доступен для

передвижения. Но это мы сделаем только в исключительном, вернее, в

катастрофическом случае. Ведь перейдя на ледниковый щит, мы потеряем береговую

линию, вынуждены будем прекратить съемку, геологические работы и другие [292]

наблюдения. А у нас, кроме правила не возвращаться обратно, есть и второе —

продолжать работу, как бы ни были тяжелы условия».

Высшая добродетель полярника

«24 июня 1931 г.

Ни в нашей жизни, ни в погоде никаких перемен не произошло. Мы сидим в

палатке, спим или едим, а погода по-прежнему киснет.

Почти беспрерывно стоит густой туман. В короткие моменты, когда он

рассеивается, видна низкая, сплошная облачность. Температура воздуха не поднималась

выше +1,5°.

Единственной новостью является маленькое разнообразие в нашем меню. Мы,

наконец, нашли применение шоколаду. До сего времени мы его возили без пользы и

лишь утяжеляли на несколько килограммов загрузку саней. Очень редко, без особой

охоты, съедали плитку и всегда при просмотре продовольствия недоумевали — зачем

мы его таскаем. Взяли мы его с собой по какому-то недоразумению, должно быть,

вызванному сложившимся убеждением об особой питательности этого продукта.