выявляли их доступность и вместе с этим перспективы намечаемого на весну

маршрута.

Перед новой большой поездкой надо было дать передышку собакам и хорошенько

подкормить их. Запасы мяса, как мы и рассчитывали осенью, к светлому времени

начали истощаться и теперь пришли к концу. Мясной склад опустел и стоял открытым.

После нашего возвращения с мыса Ворошилова мы вынуждены были даже дома

кормить собак пеммиканом. Он был не столь питателен в сравнении с мясом, а кроме

того, как и прежде, мы по возможности старались экономить этот портативный и

удобный в походных условиях продукт для неизвестного будущего.

Надо было возобновить запасы свежего мяса. И мы решили несколько дней

посвятить охоте.

У острова Голомянного — крайнего западного в группе островов Седова,

держались вскрытые льды. Здесь, на разводьях, мы надеялись увидеть нерп. А где есть

нерпы, там должны бродить и медведи.

23 марта было чудесным солнечным днем. Мороз держался около 40°. Журавлев

погрузил на свои сани «Люрик» — маленькую фанерную лодочку, сделанную им зимой,

и мы [172] оставили базу. Через два часа были уже на месте. Пристанище здесь

имелось. Еще в начале зимы на западной оконечности острова нами была установлена

брезентовая охотничья палатка.

Море оказалось плотно закрытым льдом. Вдоль берега лежала узкая ровная

полоса припая. За ней шла полоса сильно торошенных льдов — последствия нажимных

ветров. Некоторые торосы, особенно ближние к берегу, достигали высоты 8—9 метров.

Дальше в море, вплоть до горизонта, виден был слегка торошенный лед с перемычками

из больших обломков ровных полей. Местами темнели небольшие участки пайды —

молодого, еще не окрепшего льда.

Воды не было видно. На первый взгляд условия для охоты были мало

обещающими. Но стоило выйти на границу торосов, чтобы услышать потрескивание и

писк льдин, трущихся друг о друга. Это означало, что лежащие перед нами льды были

разломаны и сейчас их сжимало только приливное течение. При отливе они должны

были разойтись.

И действительно, когда мы терпеливо дождались отлива, льды на наших глазах

начало разводить. Сначала появились узкие кривые щели, потом небольшие разводья и,

наконец, полынья до 400—500 метров шириной.

Сильный мороз, ясное небо и штиль дали нам возможность наблюдать интересное

явление. На наших глазах рождались облака. В то время как температура воздуха была

— 40°, температура морской воды не достигала — 2°. Теплая, по сравнению с воздухом,

вода начала испаряться. Словно огромную кастрюлю с горячей водой вынесли на

мороз. Пары воды, попадая в холодный воздух, тут же конденсировались, и над

поверхностью полыньи собирался туман. Он быстро рос, и скоро над полыньями

поднялись огромные столбы. По контрасту с покрытыми снегом льдами и белесоватым

зимним небом пары воды казались темными, почти бурыми и напоминали дым

фабричных труб. Только на высоте 250—300 метров слабый поток воздуха обрывал

концы столбов, сматывал туман в клубки и в виде небольших облачков медленно

уносил на юго-запад. Через два-три часа такие облака четкой шеренгой вытянулись до

пределов видимости. А «фабрика» все еще продолжала работать. Полынья дымилась и

давала новое «сырье» для образования облаков.

Морская охота на этот раз выдалась не особенно удачная. Тюленей было мало.

Одна нерпа допустила неосторожность и высунула голову против Журавлева. Через три

минуты она уже была вытащена на лед. Следующую нерпу, убитую мною, течение

затянуло под лед: Журавлев не успел подъехать на своем вертлявом «Люрике». После

этого в продолжение целого часа зверь не появлялся над водой. [173]

Нам надоело «сидеть у моря и ждать погоды» да еще при 40-градусном морозе. В

такую погоду мы всегда предпочитали охотиться не выходя из палатки, сидя у примуса

и попивая горячий чаек или даже лежа в спальном мешке. При этом, если я напоминал

Журавлеву известную пословицу о том, что под лежачий камень вода не течет, охотник,

как правило, твердо отвечал:

— А все-таки просачивается!