Перстни принято носить, это вещь, которую ты должен показывать. Медаль все время носить странно, а перстень — нет. Скатти принес свои кольца показать хозяину, чтобы он мог понять идею и выбрать, какой вариант ему больше нравится. А жены и невесты игроков получают обычно кулон, как бы верхнюю часть кольца, что у мужей, и носят его на цепочке. Лада рассказывала, как жена Боумена на одном из банкетов показывала свою коллекцию из семи кулонов, она их носит все вместе на браслете. Все тренеры, помощники, массажисты, доктора, скауты, которые работают в команде, — все также получают по перстню. Это дорогое удовольствие, обычно один такой перстень стоит 15–20 тысяч. Все они именные. На моем, например, написано: Фетисов, номер два, обладатель Кубка Стэнли 1997 года.

Предусмотрена и денежная премия, но ее размеры у кого-то в сотни, у кого-то в миллионы долларов, смотря как записано в контракте (но каждый из нас помимо контракта получит 70 или 80 тысяч). Например, у Вернона было записано, что если «Детройт» выиграет Кубок Стэнли, а он, Майк Вернон, будет защищать ворота как минимум в двух финальных матчах, то его контракт продлевается на один год. Еще два с половиной миллиона долларов без всякого обсуждения — это и есть скрытая премия…

12 июня у нас состоялся командный ужин в ресторане. Только жены и игроки. И Ларри Мерфи с женой вернулся, они отъезжали после финала домой в Торонто, где у них свой дом. Посидели замечательно, а в конце каждый смог высказаться, как бы говорил свой тост на прощание, перед тем как разъехаться в отпуск. Единственное оставшееся мероприятие — на следующий день, тринадцатого, команда должна была играть в гольф. Поскольку нас пригласили в новый гольф-клуб, а он оказался далеко и мало кто знал, куда ехать, то договорились собраться у Криса Осгуда дома, там оставить свои машины и пересесть на заказанные клубом лимузины.

В гольф я регулярно не играю, к тому же через три дня мы собирались улететь отдыхать большой компанией на Гавайи — билеты и гостиница уже были заказаны. Я сомневался: ехать на гольф или не ехать, но потом решил — все-таки командное мероприятие, последний раз в сезоне собирается весь «Детройт». Еще я хотел подписать у ребят свою майку — ту, в которой играл Кубок Стэнли. Думал оставить ее себе на память, но так случилось, что я отдал ее Лужкову, когда он в августе приехал на открытие турнира Кубок «Спартака». И все же главной причиной было именно то, что ребята соберутся в последний раз вместе. Да еще Дагги Браун подарил мне клюшки для гольфа, целый набор, и все время твердил, что нужно начинать играть в гольф. «Попробуй, — говорил он, — это совсем не так, как ты играешь в хоккей». Дело в том, что большинство гольфистов играют с правой стороны, как и большинство хоккеистов, а я играю слева. Дагги подарил мне клюшки еще год назад на день рождения, но я их так ни разу не использовал.

Я взял с собой подарок Дагги, приехал к Крису чуть пораньше. Думал, все ребята там соберутся, а нас оказалось всего человек двенадцать. Остальные, взяв адрес клуба, отправились туда на своих машинах. Из русских прибыли только Сергей Мнацаканов и Володя Константинов. Посидели, подождали, пока уже времени оставалось впритык, и решили ехать.

Я не собирался играть все 36 лунок, думал пройти только первую половину, а потом уехать домой. Никогда я не играл в гольф целый день, всегда уезжал раньше. И еще решил, что поеду на своей машине. И Константинов говорит, что тоже поедет на своей, потому что началась суета, когда все рассаживались по лимузинам, а их было пять штук. Но Крис Дрейпер мне сказал: «Зачем ты будешь мотаться сам? Лимузин, если закончите рано, привезет вас обратно, а отсюда и поедете домой. Разница всего в пять минут, зато не надо самим час рулить». Константинов ко мне обращается: «Слава, а может, поедем вместе, поболтаем?» Смотрю, Серега Мнацаканов уже сидит в лимузине, Володя к нему подсаживается, и есть еще место свободное. Я вытащил из «мерседеса» клюшки, бросил их в багажник лимузина, и мы поехали.

Едем, болтаем, проголодались в дороге, остановились у «Макдоналдса», взяли по чизбургеру, поехали дальше. Приезжаем на этот гольф-корт, мои клюшки куда-то отнесли. Подходит к нам Деррин Маккарти, говорит, что надо триста плакатов подписать. Впереди благотворительный аукцион для больных раком, и мы участвуем в этой акции. Дело в том, что Деррин сам организовал этот фонд, в честь отца, страдавшего одной из форм рака. Удивительное дело: как только Деррин узнал о болезни отца, он тут же бросил пить, а для него алкоголь был большой проблемой. Он стал все свободное время проводить с отцом, поддерживая и ободряя его в этой страшной ситуации. Деррин попросил: если у кого есть время — сейчас подписать, кто торопится играть — после гольфа. Я решил сразу поставить автографы, потому что знал — уеду раньше. Тем более, все разбились на команды по три человека, а я далеко не самый лучший гольфист, и если присоединюсь к своей команде позже, ничего страшного не случится. Вова сразу поехал на площадку, а Сергей, который никогда не играл в гольф, решил посмотреть, что это такое. Он так и не играл (может, пару раз только стукнул клюшкой), а водил по полю электрокар.

Прекрасный солнечный день, травка зеленая. Конечно, свое удовольствие в гольфе тоже есть. Я расправился с плакатами — это заняло почти час — и нагнал свою команду. Все время думал о том, что, как только пройдем половину дистанции, я поеду домой. Нужно было помочь Ладе собираться. Мы возвращали арендуемый дом, поэтому все вещи приходилось упаковывать, да еще попутно складывать чемоданы к отпуску. Еще и корреспондент позвонил, по-моему, из «Комсомольской правды», попросил найти для него время, он специально приехал из Вашингтона в Детройт.

Я собрал почти все автографы на свою майку как раз тогда, когда мы подошли к половине дистанции. Тут и встретились с Володей и Сергеем. «Ребята, я поехал домой». — «Мы тоже собираемся». Решили, что уедем, как только нас смогут на электрокаре отвезти назад, к стоянке лимузинов. Девушка, которая развозила напитки, отдала им свой кар. «Все, — кричат они, — мы готовы ехать». — «Подождите немного, мне нужно еще у Стива Айзермана и Маккарти автографы взять». Я дождался Стиви, он расписался, и мы с Володей и Сергеем поехали в клуб. Умылись, зашли в ресторан, заказали сандвичи. Когда мы возвращались, парень, который отвечал за автографы, догнал Константинова и попросил его тоже расписаться. Я говорю: «Вова, там же на час работы». Он отвечает: «Я пишу быстро, для меня это минут на тридцать-сорок». Все понимают, благотворительность — это святое, отказываться нельзя. Пока Вова расписывался, мы сидели с Серегой в машине, болтали. Только Вова освободился — наш шофер собрался уходить, сказал, что тоже хочет взять автографы. Я ему объясняю: в клубе из хоккеистов никого нет, все на поле для гольфа. Но он как-то засуетился и исчез. Когда Константинов подошел, я ему сказал: «Ты пришел, а шофер пропал». — «Я пойду его поищу», — бросил он и, действительно, через пять минут привел нашего водителя [2] .

Мы сели в машину, но что-то в водителе мне показалось странным. Он вдруг выскочил из кабины, побежал к другим шоферам, которые рядом стояли, начал спрашивать, как ехать обратно. Дурацкая ситуация, обычно профессионалы запоминают дорогу. Володя ему крикнул: «Мы тебе покажем, как ехать, давай садись в машину». Наконец поехали обратно. Времени было около девяти, еще светло — самые долгие дни, середина июня. Едем, толкуем о своих планах, о том, как в Москву Кубок привезем. Константинов не появлялся в Москве с тех пор, как в 1991-м уехал через Венгрию в США. Волнуется; надо паспорт сделать. Я его успокаиваю — договоримся. Еще проблема: он свою двухкомнатную квартиру в Москве хотел приватизировать. Серега рассказывал, что одному его сыну в колледж пора идти, а второго, младшего, он в Москву возьмет, надо его там погонять: «А то Артем здорово поправился». Говорили об обычных житейских вещах. Ехали расслабленные; я сидел сзади, справа по ходу, ноги у меня лежали закинутые наверх, на стойку, где телевизор и бар. Серега сидел слева от меня, а Володя чуть впереди на диване вдоль левого борта.