– Это всё так, повседневность. А вот настоящую ярость у него вызывали торговцы запрещёнными веществами.

– Ого! А это ещё что?

– Давай передохнём, Панкурт, - оба присели на выступ из стены, - Однажды тайные службы моего деда перехватили крупную партию странных пузырьков. Провели тщательное следствие, и выяснилось, что на территорию Верузии пытались провезти запрещённые снадобья.

– А что это были за снадобья?

– О, это были эликсиры роста. В мире достаточно людей, которые неудовлетворены своими... м-м-м... как бы выразиться... В общем, в постели... И это снадобье увеличивает... Ну, ты понял?

– Понял!
– расхохотался сыщик.

– Вот оно и помогает им. Правда, временно, и в половине случаев с не очень хорошими последствиями. Если не везёт, то человек медленно умирает, превращаясь в гниющий труп. Но сначала у него отваливается нос. А если сдобрить ими продукты или животных, они тоже увеличиваются в размерах, но эффект от их употребления может быть так же непредсказуемым, но люди за риск готовы платить огромные деньги, и это варево пользуется огромной популярностью. Так вот, тайные службы арестовали всю цепочку поставки, подвергли нечеловеческим пыткам и впоследствии медленно казнили сажанием на кол, не давая много дней помереть. Эликсиры сожгли, ясное дело. Но с его смертью поставки, надо полагать, возбновились. Правда, отец и пытается остановить этот вал, но больше грозится, к сожалению.

За повествованием дошли до первой двери. Подёргали, она оказалась заперта.

– Не поддаётся, - подытожил сыскарь, - Закрыта намертво. Вряд ли ей пользовались последние десять-пятнадцать лет.

– Тогда возвращаемся и исследуем следующий поворот.

– А что дальше случилось с твоим старшим братом?
– спросил граф.

– С Сурданом-то? Говорят, однажды услышал органную музыку каких-то заезжих артистов, и в голове у него что-то окончательно сдвинулось. Так ему понравилась эта музыка, что он стал просить деда убить их, а инструмент отобрать. Но те артисты были из Сансэдара, а с ними дед при всей его злобности враждовать не рискнул. Через короткое время помер он. На похоронах народу было передавлено! Тьма тьмущая. Потом траур объявили на неделю. По деду, разумеется, а не по передавленным. Кто не плакал - того прямиком в котёл с кипящей водой. Лекари сказали, что желчный пузырь у дедушки лопнул. Сурдан очень переживал, а потом не знаю, что ему в голову стукнуло, но решил он сам сделать орган. Кричал, что будет сочинять музыку и посвящать её любимому деду.

– Княжич, смотри!
– прервал рассказ Мольх, - Кажется, в конце коридора приоткрытая дверь.

Осторожно подошли. Дверь действительно была приоткрыта. А к ней была приколочена ещё одна тряпочка. Открыли пошире и попали в комнату, где стоял орган из костей, о котором упоминали стражники.

– Твою гвардию, мою кавалькаду!
– произнёс от удивления Мольх. Провёл факелом, отпугивая крыс, пожирающих свисающие с костей остатки мяса, - Много чего видел, но такое!..

– Однако, инструмент... Высотой метра три будет, - протянул Кадрош, освещая разные участки органа, - И кости действительно человеческие и не истлевшие. А это значит...
– побледнел.

– Значит, что Сурдан сюда наведывается?
– шёпотом спросил Мольх.

– Но это невероятно! О нём уже много лет нет никаких упоминаний. Да и умер он наверняка в изгнании.

– В изгнании?
– поднял брови вверх сыщик, - Кадрош, расскажи-ка мне об этом поподробнее. Это может быть очень важно.

– Хорошо. Так вот, отец сел на трон, а Сурдан всё никак не унимался насчёт своих органов. Целыми днями пропадал то в кузнице, то с любыми заехавшими в гости музыкантами общался часами, что их потом приходилось отпаивать успокаивающими отварами. Кто-то нарисовал ему чертёж органа, который он хранил пуще ока. Наделал копий сто и рассовал по всему замку. Наверняка, половина до сих пор где-то спрятана. Потом стал какие-то трубы таскать, доски, кузнеца довёл до умопомешательства. Целыми днями что-то мастерил у себя в комнате, инструментов туда натаскал всяких. Отец чего только с ним не делал - и самых лучших лекарей вызывал, и сам беседовал, и порол. Даже однажды велел на цепь посадить и лечить ледяной водой и коровьими лепёшками, но всё без толку. "Я, - кричал, - нашёл смысл всей своей жизни!".

Панкурт внимательно слушал княжича, не забывая осматривать эту чудовищную конструкцию. По его расчётам на сооружение ушло костей не менее чем с полсотни человек.

– Так вот, мастерил он свой инструмент целыми днями и ночами. Наконец, сделал и начал играть. Замучил всех. Отец отселил его в самую дальнюю комнату на третьем этаже, чтобы его никто не слышал. Потом нашептал ему кто, или приснилось, что самый чистый и кристальный звук получается, если трубы сделать из человеческих костей. Стал пропадать по ночам. Говорил, что вдохновения для песен ищет, эстетикой ночи проникается. Отец ругался-ругался да и махнул на него рукой. А однажды поймали его на погосте, когда он очередную могилу разрыл и костями мешок набивал. Еле-еле сбежал тогда. По народу новость моментально распространилась, и к утру у замка было, наверное, полгорода. Отец, конечно, не поверил сначала. Велел обыскать его комнату, а там костей в тайниках было запрятано - целый воз вывезли. Хотел было отрубить ему голову сгоряча, да одумался и решил просто выгнать, лишив титула. Людей еле-еле успокоили, выдав им дармовое угощение, выпивку и пригласив жонглёров и танцовщиц.

Сыскарь внимательно слушал княжича, покачивая головой от удивления.

– Бывает же такое. Слушай, Кадрош, а с тех пор о нём ничего не слышно?

– Вообще ничего. Даже неизвестно, жив ли он. Отец отрёкся от него и проклял имя сына.

– Да уж, история. Ну что, тут мы ничего больше не найдём, надо продвигаться дальше. Уже час с лишним ходим тут, не меньше.

Пошли дальше.

– Охрана вроде сказала, что дальше этого места не ходила. Значит, тут они ещё не были. Смотри, какой-то лаз.

Мольх подошёл, посветил на вытянутой руке и сказал:

– Ещё один ориентир. Давай-ка, Кадрош, садись ко мне на плечи и лезь туда. Потом поможешь мне.

Лаз был невысоким и узким, во весь рост выпрямиться не представлялось возможным. Приходилось идти друг за другом в согнутом положении. Пройдя метров сто, коридор резко расширился, что можно было выпрямиться и идти рядом. Оканчивался он крутыми ступеньками наверх. Отодвинув Кадроша, Мольх проверил их на прочность, осторожно ступил, светя перед собой, и пошёл наверх.