Эта мысль была осуществлена в виде издания сборника, который выходил по мере накопления материала под названием «Архив Льва Николаевича Толстого», в 1894—1896 гг. в Москве, причем размножался на ремингтоне и мимеографе в количестве 40—60 экз. Всего вышло 12 номеров: №№ 1—4 под редакцией Ф. А. Страхова, №№ 5—10 под ред. П. И. Бирюкова, №№ 11, 12 под ред. В. Г. Черткова. И. И. Горбунов, по выражению Толстого, «затеявший» этот сборник, отказался от его редактирования еще до выпуска первого номера, написав Толстому, что перегружен другими делами, и посоветовав привлечь к этой работе Ф. А Страхова.

5 Абзац редактора.

6 Письмо И. К. Дитерихса, о котором пишет Толстой, не разыскано.

7 Письмо А. К. Чертковой не найдено.

8 Толстой имеет в виду письмо Емельяна Ещенко, которое было получено в Ясной поляне 4 сентября. В этом письме Е. Ещенко писал о своей семейной жизни и просил Толстого дать некоторые советы в этой области, если у него явится «добрая мысль», которой он сможет поделиться.

1894 г. Октября 5. Я. П.

Мое письмо вроятно разминовалось съ вашимъ. Пишу только затмъ, чтобы заявить о полученіи вашего послдняго. И[вану] М[ихайловичу] я писалъ объ этомъ и согласенъ съ вами.1 Черезъ кого получать книги, я теперь не могу сказать, но напишу и тогда сообщу. Я все также живу и тмъ же радостно занять. Радуюсь, что ваша работа подвигается.2 Привтъ всмъ.

Л. Т.

На обороте: Воронежской губерніи Станція Россоша. В. Г.

Черткову.

Публикуется впервые. На подлиннике чернилами рукой Черткова: «№ 381 Я. П. 8 окт. 94». Открытое письмо. Почтовые штемпели: «Почтовый вагон 6 окт. 1894», «Россоша 9 окт. 1894». Датируется днем, предшествовавшим почтовому штемпелю отправления.

Толстой отвечает на письма Черткова от 23 и 28 сентября. В первом из этих писем Чертков писал: «Дело Хилкова у меня понемногу подвигается. И если бы я оправился от своего недуга, то скоро довел бы его до конца. На станции в Туле я позабыл с вами поговорить о И. М. Трегубове, с которым видался как раз перед тем. Дело в том, что собирание и систематизация сведений о гонимых наших друзьях с его согласия поручено ему; и нет никого, более подходящего для этого, чем он. Дело это потребует довольно много времени и труда, и исключило бы для Трегубова возможность постороннего заработка. Но Ростовцев согласен для этого дела выдавать ему столько же, сколько он получает в «Посреднике» (очень скромную сумму на насущные надобности). Мне кажется, что очень важно собирать эти сведения о гонимых, так как разглашением их в целесообразной форме можно содействовать смягчению этих гонений, правду о которых не знают те самые высшие власти, от которых они исходят. Наша обязанность, — нас, еще свободных, — сделать всё, чт в нашей власти, для смягчения участи этих преследуемых и заключенных; и если бы они были нашими родными братьями или детьми, то мы из кожи лезли бы вон, чтобы хоть сколько-нибудь облегчить их участь, или по крайней мере, чтобы то, чт над ними творится, не оставалось бы в тайне и не предавалось бы забвению. Заступничество за них — одна из самых жизненных наших обязанностей. Мне кажется, что раз Иван Михайлович наиболее подходящий человек для собирания о них сведений, то ему и следовало бы этим серьезно заняться, не давая себя отвлекать другими менее важными занятиями. В «Посреднике» всегда найдут человека, чтобы его заменить. Но при последнем моем свидании с ним в день моего выезда из Тулы, я заметил, что он колеблется, заняться ли ему серьезно этим, и что он на одну доску с этим ставит свои чисто механические занятия в «Посреднике». (Не говорю о языке «эсперанто», который его интересует и которым он мог бы продолжать заниматься. ) Вот я и хотел вас попросить, если вы согласны со мной, написать ему с целью вызвать в нем сознание большего значения и бльшей неотложности заботы о гонимых и деятельности в их интересах в сравнении с другими письменными делами, какие имеются. Я уверен, что ваше мнение, определенно ему высказанное, помогло бы ему выяснить для себя этот вопрос и более решительно взяться за это дело.

Пока до следующего письма. После нынешнего лета, кроме потребности душевного общения с вами, я часто чувствую желание просто повидаться с вами, как с близким и родным другом, так я привык к этому во время своего пребывания в Деменке, и в особенности во время болезни.

Что это так долго нет писем от вас?

Вы мне, кажется, говорили, что возможно найти другое дипломатическое лицо, которое согласилось бы на то, чтобы я через него получал книги из-за границы. Если можно это устроить, то пожалуйста устройте. Если же вам это нельзя или неудобно, то сообщите мне для того, чтобы я, не откладывая, принялся бы с своей стороны изыскивать средства — это очень важно для меня».

Упоминаемый в письме Черткова Н. Д. Ростовцев заведовал в это время материальными делами Черткова и деньги, предназначавшиеся для оплаты труда И. М. Трегубова, должны были выдаваться из средств Черткова. В письме от 28 сентября Чертков писал: «Мы получили ваше доброе ободрительное письмо. То, что вы говорите в нем и мне и Гале, очень справедливо и как раз то, что нам нужно было. Не бойтесь впадать с нами в поучительный тон, и говорите нам смело, что имеете сказать, без оговорок, так как мы хорошо знаем вашу нелюбовь к поучению и то, что высказываемое вами вы всегда относите столько же к себе, как и к другим. Как меня обрадовало за вас то, что сообщаете по поводу вашей новой радости. (В связи с разговором Вани Горбунова с Софьей Андреевной. ) Дай то бог, чтобы с этой стороны вы получали постоянно больше и больше радости.

У меня на душе как-будто немного лучше. Так хотелось бы отдать богу всего себя, все свои помыслы, все минуты своей жизни».

1 Среди известных редакции писем Толстого к Трегубову нет письма, в котором Толстой писал бы Трегубову о предложении Черткова.

2 Толстой имеет в виду работу Черткова над составлением записки об отобрании детей Хилковых.

Чертков ответил Толстому письмом от 4 октября, в котором писал: «Я теперь окончил всю компилятивную часть моей работы о Хилковых. Осталось написать от себя небольшое резюмирующее заключение, которое уже сложилось в моем сознании, но может вылиться только при некотором вдохновении, в ожидании чего занимаюсь механической работой, — переводом на английский вашей статьи о Мопассане. Поэтому прошу вас доставить мне то дополнение к ней, о котором вы мне говорили, или указать, где я могу его раздобыть».

1894 г. Октября 19. И. П.

Дорогой другъ Влад[иміръ] Григ[орьевичъ], сейчасъ попалъ мн въ руки у Маши въ комнат мой дневникъ 1884 года (она собирается завтра отсылать вамъ ящикъ съ бумагами и для чего-то брала ихъ). И чтеніе это возбудило во мн очень тяжелое чувство — стыда, раскаянія и страха за то горе, кот[орое] можетъ произвести чтеніе этихъ дневниковъ тмъ людямъ, о кот[орыхъ] во многихъ мстахъ такъ дурно, жестоко говорится.1 Непріятно, ужъ — больше, чмъ непріятно больно то, что дневники эти читали кром васъ люди — хоть тотъ, кто переписывалъ, — больно п[отому], ч[то] все, что тамъ писалось, писано подъ внечатлніемъ минуты и часто ужасно жестоко и несправедливо, и кром того говорится о такихъ интимныхъ отношеніяхъ, о кот[орыхъ] гадко и скверно было съ моей стороны записывать и еще гаже — допустить, чтобы кто-нибудь, кром меня, читалъ ихъ. Вы, врно, поймете меня и согласитесь со мной и поможете мн уничтожить все то, чт есть переписаннаго, и оставить только у меня подлинникъ, к[оторый], если я не уничтожу, то по крайней мр онъ будетъ вмст съ другими послдними всми моими дневниками, изъ кот[орыхъ] будетъ видно, какъ я писалъ ихъ и какъ я измнялъ свои взгляды на тхъ людей, о кот[орыхъ] писалъ. А то меня ужасъ беретъ при мысли о томъ употребленіи, кот[орое] могутъ сдлать враги ихъ изъ словъ и выраженій этого дневника противъ людей, про кот[орыхъ] тамъ упоминается. Не знаю, пошлетъ ли завтра Маша вамъ ящикъ; я бы совтовалъ не посылать, по крайней мр не посылать дневникъ. Я вижу, что изъ него уже все выписано, и потому онъ вамъ боле не нуженъ. Если же она пошлетъ, то истребите его пожалуйста. Простите, если вамъ непріятно мое письмо. Но войдите въ меня, съ любовью перенеситесь въ меня, и вы увидите, что такъ надо сдлать.