1894 г. Maрта 17. Москва.

Давно ужъ получилъ ваше письмо, дорогой другъ В[ладиміръ] Г[ригорьевичъ], и давно бы надо было отвтить, да все некогда и все я слабъ. Отвчу по порядку: мысли ваши о самовоспитаніи я тогда же прочелъ и ничто въ нихъ не остановило меня ни въ смысл несогласія съ ними, ни въ томъ, — чтобы что-либо особенно поразило меня.1 —

2Мы съ Машей думаемъ о томъ, кого бы пригласить къ вамъ, и она мн говорила про одну двушку, фельдшерицу, кот[орую] и я видлъ, и кот[орая] мн нравится: молодая, бодрая и серьезная (кажется), но до сихъ поръ Маша не нашла ее.3 Я нынче подтвержу ей. Всей душой сочувствую вамъ, т. е. вамъ обоимъ, вамъ и А[нн] К[онстантиновне] — въ томъ, что тло съ своими недугами давитъ васъ и лишаетъ — по временамъ только я увренъ — законной радости жизни. Очень хочется посмотрть на вашу жизнь и вмст съ вами понести и тяжесть и радость ея. Я не отчаиваюсь пріхать къ вамъ. Наши — Таня съ Левой, кот[орый] все мечется, дутъ назадъ изъ Парижа. Должно быть, будутъ здсь около 20-го и тогда, если ничто не помшаетъ и буду живъ, постараюсь създить къ вамъ.

Очень я нынче плохъ. Нтъ мыслей, нтъ желаній. Есть одна усталость и хочется заснуть, уйти отъ жизни, отъ себя. Такъ что не я васъ буду бодрить своимъ письмомъ, а буду на васъ нагонять унылость. Такъ много въ себ испорченнаго, что хочется бросить неудавшееся и испорченное и все начать сначала, разумется ужъ не въ этой жизни, гд все изгажено, а въ другой. — Впрочемъ иногда унылость дйствуетъ не заразительно, а обратно. Надюсь и желаю такъ же подйствовать на васъ.

Будете ли переводить Тулонъ и присылать ли его вамъ?

Прощайте пока; крпко жму вамъ руку и А[нн] К[онстантиновн], и Емельяну,4 и Кутелевой5 и Иванову.6

Л. Толстой.

Публикуется впервые. На подлиннике надпись черным карандашом рукой Черткова: «М. 17 мар. 94 № 361», на основании которой и датируется письмо.

Толстой отвечает на письма Черткова от 1 и 3 марта. В первом из этих писем Чертков писал, что хорошо было бы, если бы он мог повидаться с Толстым в связи с книгой о деле Хилкова, которую решил написать, и другими очередными делами, но не может уехать из-за болезни А. К. Чертковой, и спрашивал: «Почему бы вам не приехать с Марьей Львовной?» Во втором письме он писал: «Вы ничего не упомянули о моей заметке «О самовоспитании». Оттого ли, что вы нашли, что она не стоит того? Во всяком случае, пожалуйста, скажите, потому что, как я вам писал, предмет этот неотступно и совершенно непроизвольно занимает мои мысли и разрабатывается ими. — Галя всё больна и слаба и истощается этим».

1 Чертков послал Толстому 13 февраля рукопись, о которой он писал в письме от того же числа: «Посылаю вам для прочтения и получения вашего отзыва маленькую статью под заглавием «Мысли о самовоспитании», которую я написал уже больше года тому назад. На нескольких молодых людей она произвела благоприятное впечатление; но мне очень хотелось бы знать ваше мнение, как о ее содержании, так и о форме изложения. Это — одна из вступительных глав к одной работе о «христианском мышлении», которая, помимо моей воли развертывается в моем сознании, и письменно излагать которую я от времени до времени чувствую непреодолимое влечение, удовлетворяемое мною лишь тогда, когда оно решительно мешает мне заниматься чем-либо другим». Работа Черткова над книгой «О христианском мышлении», впоследствии названной им «О правильном мышлении», продолжалась с перерывами в течение многих лет, но не была им закончена, и рукопись остается ненапечатанной. (Хранится в AЧ.) Рукопись «Мысли о самовоспитании» является попыткой наметить путь, каким должен итти человек, желающий критически отнестись к внешним условиям, в которых он находится, и понятиям, привитым ему с детства.

2 Абзац редактора.

3 Фамилия девушки, упоминаемой Толстым, осталась неизвестной редакции. В письмах М. Л. Толстой к Чертковым так же, как и в дальнейших письмах Толстого, о ней нет упоминаний.

4 Емельяну Максимовичу Ещенко.

5 Елизавета Прохоровна Кутелева (1861—1913) — фельдшерица-акушерка, разделявшая взгляды Толстого и в продолжение многих лет жившая среди крестьян в различных местах, работая не только в качестве фельдшерицы, но и в качестве учительницы. В 1891 г. приехала в Рязанскую губернию, где в то время работал Толстой, организуя помощь голодающим, и помогала ему в устройстве столовых и леча больных. В марте 1894 г. Е. П. Кутелева, живя вблизи хутора Чертковых Ржевск, занималась обучением деревенских детей, не имея на это официального разрешения, и Чертков, в письме от 5 марта, писал Толстому, что земский начальник угрожает ей за это высылкой, но, вероятно, оставит это дело без последствий, вследствие заступничества Черткова. О ней см. статью К. С. Шохор-Троцкого «Памяти отошедших друзей» — «Ежемесячный журнал литературы, науки и искусства», издаваемый В. С. Миролюбовым, 1915, 1.

6 Николай Никитич Иванов. В марте 1894 г. жил в слободе Александровне недалеко от хутора Ржевск и Чертков предлагал ему время от времени работу по переписке рукописей.

1894 г. Марта 18. Москва.

Нынче пріхалъ Лева1 очень больной. Пріду, но не сейчасъ. Храни васъ Богъ.

Толстой.

Публикуется впервые. Телеграмма. На подлиннике надпись черным карандашом рукой Черткова: «М. 17 Мр. № 362». На бланке пометка: Подана 18 марта 7 час пополудни».

Ответ на телеграмму Черткова от 18 марта: «Гале сегодня было совсем плохо. Думали, что умирает. Теперь немножко ожила, но очень плоха. Хотела видеть вас».

1 Л.Н. Толстой, приехавший из Парижа вместе с Т. Л. Толстой. Об его болезни см. прим к письму Толстого к Черткову № 363.

1894 г. Марта 18. Москва.

Не могу вамъ выразить, дорогой, милый другъ, какъ я люблю васъ и какъ желалъ бы быть теперь съ вами. Теперь мн невозможно хать. Лева только нынче пріхалъ и очень слабъ и жалокъ, говорить, что чувствуетъ, что все кончено, что не выздороветъ и радъ только тому, что умретъ дома, среди своихъ. Думаю, что это въ большой степени слдствіе четырехъ ночей въ вагон, но все таки не могу оставить его теперь, тмъ боле, что вс возстаютъ противъ моей поздки. Но какъ бы он не возставали, черезъ дня два, три, когда онъ, какъ я надюсь, окрпнетъ немного, я поду, если буду живъ, и буду имть радость съ вами раздлить ваше горе, надежды и радость.

Больно мн за васъ больше всего то, что вы напрасно вините себя. Прошедшее не въ нашей власти и мы въ прошедшемъ имли такое же право быть тмъ, чмъ мы были, и поступать, какъ мы поступали, какое мы имемъ быть тмъ, чмъ мы теперь. — Не для того, чтобы утшать васъ, но истинно, я считаю, что христіанинъ не можетъ раскаяваться. Христіанинъ можетъ каяться, измнять свое пониманіе жизни, но не упрекать ни другяхъ, ни себя. Страшно то, когда чувствуешь, что не можешь удержаться отъ того, что считаешь зломъ, но о томъ, что было, нечего поминать. А особенно нехорошо и не должно доводить себя раскаяніемъ ненужными незаконнымъ до такого грха унынія, въ кот[оромъ] вы писали послднее письмо (спасибо, что послали его). Впрочемъ ничего не умю сказать, да и не хочу говорить и разсуждать, хотлось бы только выразить мою любовь вамъ обоимъ, хотлось бы вмст съ вами нести то, что вы несете. Милый Поша возбуждаетъ во мн зависть, но я врю, что и мн доведется быть съ вами.1 Въ послднемъ письм вашемъ Попову было слово, к[оторое] огорчило меня.2 Вы какъ будто усомнились въ томъ, что я не могу еще хать къ вамъ. Да и что хать. Велитъ Богъ — пріду, но будемъ, какъ только можемъ, любить другъ друга, и ничего дурнаго не случится ни съ кмъ изъ насъ. Особенно мы — здоровые. Знаю по Лев, какъ болзнь, страданія, на время застилаютъ любовь, я думаю даже и въ Гал. Но будемъ пользоваться каждымъ проблескомъ и будемъ ближе сплочаться другъ съ другомъ духовно, и ничего, кром блага, мы не испытаемъ.