Феликс смотрел на Отилию решительно, но ласково и совсем не надменно. Она провела пальцами по его во­лосам.

— То, что ты делаешь, замечательно, я тобой вос­хищаюсь. Когда я думаю, что другие в твоем возрасте, даже те, у кого нет обеспеченного будущего, гоняются только за развлечениями...

— Если бы ты знала, Отилия, сколько энергии и са­моотверженности мог бы я проявить, если б было кому посвятить свои силы! Одного труда для меня недоста­точно, мне нужна любовь.

— Но если я скажу, что люблю только тебя и, что бы ни случилось, ты останешься моим другом, тогда ты сможешь осуществить свои идеалы?

— А что может случиться?

— Откуда мне знать? Как будто мы всегда можем поступать так, как нам хочется?

— Можем! — упрямо подтвердил Феликс. Отилия взъерошила ему волосы.

— Это ты можешь в твоей учебе, в твоей карьере, но в жизни бывают такие вещи, над которыми мы не вла­стны.

— А что именно?

Отилия переменила разговор:

— Сколько тебе сейчас лет, Феликс? Двадцать второй? Да?

Феликс кивнул головой. Девушка слегка сжала его шею.

— Ты знаешь, что я старше тебя. Да, это печальная правда!

— Ну и что ж? Ты думаешь... это препятствие для...

— Нет! Я не это хочу сказать. Какой ты подозри­тельный! Я только сказала, что я старая.

— Это в твоем-то возрасте! Да ведь у тебя совсем еще детское личико!

Отилия подошла к зеркалу и стала рассматривать себя. Замечание Феликса было справедливо. Лицо Отилии не изменилось, и на вид ей казалось не больше восемна­дцати лет.

— Ты не знаешь жизни, Феликс, — вернулась к своей мысли Отилия. — Ни учеба, ни энергия не помогут де­вушкам преуспевать в жизни. Я восхищаюсь твоим умом и мужской волей, но для женщины это вовсе не обяза­тельно. Смысл жизни женщины в том, чтобы нравиться, без этого она не может быть счастливой!

— Ты права, это так, — подтвердил Феликс, она должна нравиться энергичному мужчине, чтобы возбуж­дать в нем желание бороться.

— Не знаю, кому она должна нравиться, но знаю, что женщина, которой пренебрегают мужчины,— это чу­довище. Посмотри на бедную Аурику. Единственно, в чем проявляется наше сознание, скорее даже инстинкт, так это в стремлении не потерять напрасно нескольких лет, ведь мы живем самое большее лет десять! Сколько, ты думаешь, мне осталось жить в подлинном смысле этого слова? Пять-шесть лет! Потом появятся круги под глазами, морщины и я стану такой же нервозной и несносной, как Аурика. Когда ты приехал, я была девочкой, а те­перь уже старуха, а как мало времени прошло! Ты в этих делах ничего не понимаешь, Феликс. Вы, мужчины, в двадцать один год еще дети, а в тридцать только еще женитесь. Когда же тебе исполнится тридцать лет, я буду уже на закате. Паскалопол (ты не сердись, что я произ­ношу это имя) примерно одних лет с тетушкой Аглае, но он элегантен, у него молодая душа и, уверяю тебя, он нравится многим женщинам, а Аглае — старуха. Наш успех в жизни заключается в том, чтобы не упустить время, дорогой Феликс. Ах, как мне не идет черное, оно придает лицу какой-то синеватый оттенок. Отилия повернулась, чтобы уйти, но прежде спросила!

— Ты занят, да?

— Я тебе нужен? Я в твоем распоряжении!

— Мне ничего не нужно! Я только хотела знать... Тебе, вероятно, сейчас надо усиленно готовиться, много читать, работать...

— Да! — признался Феликс.

— Ну хорошо, работай. Это единственный способ доставить мне удовольствие! Не забудь, ты мне обещал сделать карьеру.

Отилия принялась раздавать направо и налево свои вещи, которые считала ненужными (ей почти все теперь казалось ненужным). Больше всего от этого выиграла Аурика.

— Зачем ты раздариваешь вещи? — спросил Феликс.

— Какие вещи? Старые платья, пустые флаконы из-под духов, цветные открытки, перчатки, — все это пустя­ки... Женщина, собственно говоря, ничего не имеет, кроме платья, которое на ней надето. Но оно должно быть сшито по последней моде.

Часть добычи захватила Аглае. Охваченная мелким старческим кокетством, она примеряла перчатки и чулки Отилии и в то же время не переставала поносить девушку за то, что та покупает все дорогое, словно она миллио­нерша, и за то, что не бережлива и раздаривает совсем еще хорошие вещи. Устав от траура, Отилия однажды вечером, перед сном, встала на колени в своей постели и произнесла про себя следующую молитву:

«Папа, ты прекрасно знаешь, что я тебя люблю, но траур мне не идет. Ты всегда позволял мне одеваться так, как мне нравилось, и защищал меня от других, так неужели ты теперь хочешь, чтобы я сама себе была противна? Для тебя не имеет никакого значения, одета я в черное или в белое. И в том и в другом платье мне все равно без тебя грустно».

Отилия перекрестилась и легла спать, а на следующий день сбросила траур и принялась перелистывать журналы мод.

— Вот, — сказала Аглае, увидев ее через окно, — гово­рила я, что не будет она носить траур! «Папочка здесь» папочка там». Все одни кривлянья. Видно, Костаке тайком оставил ей деньги, а то откуда бы ей взять?

Отилия скучала. Ей хотелось выйти вместе с кем­-нибудь в город. Но она боялась беспокоить Феликса и намекнула ему совсем туманно:

— Ах, ты все читаешь! Так можно заболеть.

Она ждала, что Феликс ответит: «Если хочешь, я могу прервать ненадолго занятия». Но Феликс заявил:

— Действительно, у меня много работы!

— Тогда, — сказала Отилия, — я не буду тебе мешать. За столом девушка попросила его рассказать о своих занятиях, о том, как ему нравятся лекции, что Феликс и исполнил с некоторой осторожностью, боясь показаться педантом. Но его страсть к науке была настолько глу­бока, что он не мог говорить на эти темы шутливым то­ном. Отилия сказала ему: