— Потерпи, Стэникэ. Какого черта все вы тут кру­титесь? Эти деньги пойдут на похороны, ведь не нищий же он. А то люди будут смеяться.

— Одобряю, — похвалил ее Стэникэ, однако денег не вернул. — Я придумаю что-нибудь феерическое.

— А что сказала Отилия? — осведомилась Аглае.

— У нее нет никакого завещания, и я ей верю, потому что старик боялся выпустить, деньги из рук. Удивительно, что в доме не нашли денег.

— И мне это кажется странным!

— Очень странно! — Стэникэ сделал вид, что задумался. — Здесь великая тайна. Со временем я разберусь в этом. Вы уводите, что Стэникэ, кроме всего прочего, еще и сыщик.

— Лучше бы ты узнал о завещании, есть оно или нет. Если он оставил состояние другим, пусть они его и хоронят.

— Только Паскалопол может знать точно. После обеда я сразу же пойду к нему и спрошу.

Стэникэ действительно отправился к Паскалополу, ко­торый с удивлением встретил известие о смерти дяди Костаке и не решился спросить, нашли ли деньги под тю­фяком, боясь выдать себя. Он подтвердил, что завещания не существует.

— Костаке не оставил никакого завещания, это совер­шенно определенно. Он все откладывал со дня на день, так что, к несчастью, Отилия осталась без всяких средств.

— Какая жалость! — посочувствовал Стэникэ. — Эта девушка достойна многого. Она всей душой любила дядю Костаке. Но бог милостив, мы позаботимся о ней, я беру ее под свое покровительство.

— Не думаю, что она будет в этом нуждаться, — иро­нически заметил Паскалопол.

«Я тоже думаю, что она в этом не нуждается, — сказал про себя Стэникэ, опускаясь по лестнице. — Теперь она свободна, может делать все, что вздумается. Будет жить с Феликсом».

Когда Паскалопол явился проведать Отилию и всех остальных, Аглае принялась жаловаться, что она испы­тывает денежные затруднения, не хватает денег на похо­роны. Помещик немедленно вытащил кредитку, которую Аглае взяла без всякого стеснения. При этом он спросил:

— В доме ничего не нашли?

— Ничего, кроме какой-то мелочи. Паскалопол после некоторого раздумья объяснил:

— Вероятно, он не держал денег дома.

Сказал он это умышленно, боясь вызвать подозрения, которые могли бы пасть на Феликса или Отилию. Про себя же он недоумевал, куда исчез пакет с деньгами. Оти­лия в присутствии всех рассказала ему, что говорил ей старик о глазах, следивших за ним. Паскалопол тоже вспомнил об этом, но промолчал.

— Я вам говорю, здесь великая тайна, — повторил Стэникэ, но я этого так не оставлю, пока не раскрою всего.

Аглае решила истратить на похороны поменьше и под­держать честь семьи, которая собралась вся, до последнего человека, только с помощью священников и экипажей. В отношении духовных лиц она удовольствовалась священником епархии и попом Цуйкой. Что же касается колясок, то десять пролеток она наняла, а еще десять при­слал Стэникэ, одолживший их у своих многочисленных родственников. Паскалопол тоже прислал свою коляску, а сам приехал на другой. Двадцать экипажей, среди кото­рых были и кареты, выстроившись в ряд на обычно пустынной улице, производили внушительное впечатление. На двух черных щитах, прикрепленных к воротам, были выведены инициалы дяди Костаке.

— Что это здесь такое, матушка? — спросила какая-то старуха Марину.

— Покойник, — ответила Марина, думая, что этим все объяснила.

— Молодой или старый?

— Да как сказать? Уж за шестьдесят перевалило. Старуха покачала головой:

— Молодой, вот ведь горюшко-то. А что же у него было?

Смерть пришла, — отрезала Марина, которой надо­ели расспросы, и направилась вслед за только что при­бывшим священником.

Поп Цуйка больше, чем обычно, страдал от злодеяний нечистого, на которого цуйка не оказывала надлежащего действия.

— Все мы смертные, дражайшая, — таково было его утешение.

Увидев Аурику и забыв, где находится, он крикнул во весь голос:

— Как дела, хохлаточка, с твоим евреем? Окрестим его?

Аурика покраснела.

— Не знаю, что за еврей, батюшка, вы, верно, оши­баетесь.

— Возможно, голубица моя, — охотно согласился поп Цуйка, — я уж старик, ломота в костях одолевает. Завтра и за мной смертушка придет.

Поскольку Аглае пригласила военный оркестр, послед­ний выход дядюшки Костаке из дома был весьма тор­жественным. Соседи завидовали:

— Красивые похороны. Вон сколько колясок, и погода хоть куда. Богатым и после смерти везет.

Аглае льстило, что на похороны собралось много на­роду. Все родственники Стэникэ, даже самые богатые, ко­торые никогда и не видали старика, явились хоть на несколько минут, подчиняясь семейной дисциплине. Это утешало ее, и она испытывала чувство исполненного долга. Были устроены поминки, на которые предложили остаться и Паскалополу. Священник вознес хвалу покой­нику, заявив, что он не тревожится за его душу, так как перед смертью старик был очень расположен к церкви. Ну, а жизнь и смерть наша в неисповедимой воле всевышнего, и не нужно гневить его, проявляя чрезмерную скорбь, чем докажешь только свое непонимание смысла жизни. Ибо бог соделал так: тело есть земля и в землю отыдет, а душа попадет туда, откуда восстанет на страшном суде. Наибо­лее благочестивым казался Стэникэ. Когда священник, прежде чем взять стакан вина, осенял себя крестом, Стэ­никэ тоже крестился. Ели, как и в прошлый раз, жадно, но с достоинством. Только поп Цуйка нарушил благоче­стие: