Шрифт:
Рассчитав, что он сможет сдать дом на улице Антим по более высокой цене, чем другой, дядя Костаке сообщил Аглае о своем новом решении.
— Кто это тебя надоумил? — крикнула Аглае. Застигнутый врасплох, Костаке сознался:
— Отилия. Ей далеко от консерватории.
— Ей далеко от мужчин, — передразнила его сестра. — Ты не отдашь хороший дедовский дом в чужие руки — вот что я тебе скажу. Дядя Костаке не посмел спорить, и когда Отилия снова стала уговаривать его переехать, он постарался отделаться уклончивыми фразами:
— Посмотрим! Мы еще подумаем. Торопиться не куда!
Как и предвидела Отилия, Аглае стала относиться к Феликсу с неприкрытой враждебностью. Юноша чувствовал это по многим, казалось бы, несущественным признакам. Прежде всего Феликса уже не просили готовить Тити к переэкзаменовке, его сменил Стэникэ, педагогический метод которого и громовые обвинения по адресу школы пришлись Тити больше по вкусу. Затем Аглае начала проявлять свое недоброжелательство к Феликсу еще и тем, что в разговоре с ним с апломбом оспаривала и события прошлого и планы на будущее.
— Чем вы думаете заняться? — притворяясь, что забыла о его намерениях, презрительным тоном говорила она Феликсу. — Службу не ищете? А ведь вы сирота, вам нетрудно ее получить. Надо же как-то устроиться в жизни.
— Я учусь на медицинском факультете, — отвечал задетый за живое Феликс.
Аглае делала вид, что не принимает его слова всерьез:
— Что там факультет! Это для мальчиков, которые живут на родительские деньги. Костаке подыщет вам какое-нибудь дело.
Феликс боялся, что под влиянием Аглае дядя Костаке будет препятствовать его ученью в университете хотя бы тем, что откажет ему в самых необходимых вещах. Однако дядя Костаке, по своему обыкновению, не только не мешал ему, но даже как будто гордился тем, что Феликс — студент, и позднее принимал его товарищей по факультету, хотя и со своими обычными гримасами, но вполне благодушно. Правда, когда Феликсу понадобилось внести вступительную плату в университет, дядя Костаке пришел в замешательство, спрашивал, нельзя ли с этим погодить, советовал Феликсу занять где-нибудь «в другом месте», а он впоследствии раздобудет денег. Поскольку у Феликса не было никакого «другого места», он рассказал обо всем Отилии, которая поступила так же, как и в прошлый раз. Она заявила, что у нее есть возможность достать нужную сумму, отправилась в город, принесла деньги и только велела Феликсу никому ни о чем не говорить. Это внушило юноше некоторые подозрения.
Тити, сдав переэкзаменовку, вернулся в лицей. На занятия он являлся в форме, которая смахивала на офицерскую. Его непоколебимая уверенность, что Феликс не сможет продолжать ученье, бесила юношу.
— Что вы собираетесь делать? — спрашивал Тити.
— Я буду учиться в университете. Помолчав с равнодушным видом, Тити, заявил:
— Мама говорит, что вы будете искать службу! Когда Феликс все-таки поступил в университет, Аглае была потрясена.
— Ты совсем не смотришь за этим мальчиком, — сказала она Костаке.
Стэникэ оплакивал участь интеллигентов и клялся, что, будь он в возрасте Феликса, он обучился бы какому-нибудь ремеслу. Видя, что дела не поправишь, Аглае, чтобы разочаровать Феликса, принялась жалеть врачей и доказывать, что они влачат нищенское существование.
Через некоторое время Тити вдруг перестал ходить в лицей. Он величественно разгуливал в штатском костюме с галстуком «а ля лавальер». Тайна скоро разъяснилась. Стало известно, что Тити отныне «студент» Школы изящных искусств, куда он и в самом деле поступил, заявив, будто окончил лицей. Аглае, до вчерашнего дня ненавидевшая мазню Симиона, отныне стала пламенной поклонницей искусства.
— Я не хотела мешать призванию Тити, — говорила она. — Пусть он спокойно развивает свой талант, уж я позабочусь о его будущем. Не всякий родится с таким даром, как он.
Это было сказано в присутствии всей семьи. Отилия подмигнула Феликсу, что не укрылось от взоров Аглае.
— И если мне поможет бог, я его женю, чтобы он не попал в руки какой-нибудь развратницы, — едко добавила она, — и у него будет свой дом
Но по иронии судьбы именно «развратница» Отилия пробудила эротические инстинкты Тити. С некоторого времени он стал все чаще наведываться в дом Джурджувяну и явно искать встречи с Отилией. Он сидел около девушки и молча улыбался, с трудом подыскивая тему для разговора, так как говорить ему было не о чем, да он и не умел вести беседу. Эти частые визиты Тити были тем более удивительны, что обычно он не ходил ни к кому в гости. Тити позволял Аглае одевать его по ее собственному вкусу, подчинялся всем приказаниям матери и отказывался от любого дела, если читал в ее глазах неодобрение. Теперь Тити стал каким-то нервным и, собираясь заговорить, то и дело глотал слюну.
— Что ты делаешь? — вдруг спрашивал он, сидя возле Отилии.
— Разве ты не видишь? Шью, — точно маленькому ребенку, отвечала, не отрываясь от работы, Отилия.
Порой Тити, весь во власти неясных желаний, следил за каждым движением Отилии и так долго сидел не шевелясь и молчал, что девушке наконец это надоедало и она уходила к себе в комнату. Тити покорно шел за ней и останавливался в дверях.
— Тити, тебе нечем заняться?
— Нечем, — наивно отвечал Тити, одолеваемый смутными мыслями, которые он не мог выразить.
Все же девичий инстинкт заставлял Отилию в присутствии Тити следить за своими, обычно такими свободными и непринужденными манерами. Тити становился рассеян, у него случались приливы крови к голове, и Аглае, догадываясь о причине, гнала его погулять. Как-то раз Тити в присутствии Феликса, когда разговор зашел о девушках, учившихся вместе с ними, с деланным смехом неуклюже взял обнаженную руку сидевшей на скамье рядом с ним Отилии.
— Сиди смирно, Тити, что с тобой? — рассердилась она, обменявшись многозначительным взглядом с Феликсом.