Дальше было так. Когда Беатриче-Биче было уже пять лет, у ее папаши, черного Даниэла, закончился военный контракт, он не стал его продлевать, потому что решил завершить военную карьеру и перебраться с семьей, то есть с женой Рафаэллой и дочкой Беатриче, к себе в Штаты, в Мичиган, в город Чикаго. Вот тут старики, то есть Антонио и его жена, стали насмерть: ладно, жену Рафаэллу увози, ничего не поделаешь, а дочку, маленькую Биче, оставь нам! Надо признать, вообще этот Даниэл оказался нормальным мужчиной, толковым, порядочным, хоть военный и негр. В общем, они сыграли вничью: полгода Биче жила с родителями в Чикаго на озере Мичиган, полгода с дедушкой и бабушкой в Италии, в Леньяго.

Так минуло еще пять лет, и вдруг тяжело заболела и вскоре умерла жена синьора Антонио. Вот тогда уже десятилетняя Биче стала просить, чтобы ее оставили жить в Италии насовсем – с дедом. Сердобольная душа, она чувствовала, что после смерти жены дед останется совсем один, если внучка уедет к отцу и матери в Штаты. Странно или нет, ее родители это поняли и не возражали, тем более что у них в Чикаго родился еще ребенок, теперь мальчик, тоже темнокожий.

Короче говоря, началась полноценная жизнь с внучкой. Они друг в друге души не чаяли. Девочка хорошо училась – и в обычной школе, и в музыкальной при консерватории в Вероне, а после окончила и саму эту консерваторию по классу флейты, играла в оркестрах, камерном и симфоническом. Талант несомненный. И не глупая. А внешне стала просто красавицей, причем красота ее была даже какой-то вызывающей, эротичной. Мулатка-шоколадка… Но характер! Независимая, сильная (в папочку, военного!). Нет, с дедом она прекрасно ладила, обожала его, а вот вне дома… По вечерам бары, дискотеки. Порой уезжала на какие-то пикники с друзьями – то на озеро Гарда, то еще куда-то, пропадала на пару дней. Ну двадцать лет девушке-красавице, можно понять. Что в головке у такой девушки, даже умненькой? Можно понять – одни эмоции. И чем это кончилось? Понятно, беременностью.

От кого, Антонио не стал допытываться, потому что Биче как отрезала: «Отца нет, а ребенок будет, и будет только мой!» – «Если так, то почему только твой? – возразил Антонио. – И мой! Если нет отца, то ребенку нужен дед. Это я». Так у родившегося мулатика Джино появился дедушка Антонио, хотя он ему прадед.

В общем, повторилась невероятная история проявления негритянских генов в итальянской семье. Если сразу в двух поколениях, это уже некая закономерность. Что по этому поводу гласят законы генетики? А черт их знает! Но с другой стороны, времена нынче такие: панмиксия, глобализация и прочая несусветность. А дети ни при чем. Они – чудо, пусть и темнокожие. И внучка Биче – чудо, и ее маленький Джино, чертенок эдакий. У него тоже отменный слух, между прочим, на фортепиано играет, занимается с педагогом из Миланской консерватории. Это Биче устроила: она там, в консерватории, работает. Ну да, а кто нам по блату билеты на концерт доставал, а точнее, пропуска для важных гостей? Вот так-то!

И всё хорошо вообще-то. Биче в престижном для музыканта месте, ее отец Даниэл (преуспевающий у себя в Штатах, слава богу) помогает ей материально, причем очень прилично, переводит на ее счет хорошие суммы, благодаря чему она выкупила эту роскошную шестикомнатную квартиру в тихом районе Милана, теперь они с Джино живут тут, и им хорошо. А вот замуж она почему-то не выходит, и это странно, уже двадцать шесть ей. А ведь красавица! Говорят, очень похожа на киноактрису Монику Беллуччи. И правда, что-то общее есть, хотя Моника не мулатка, конечно. В общем, при такой-то внешности Биче не замужем, и это непонятно. Зато понятно, что мать она хорошая. А как иначе, если гены правят миром, как видно по этой семье. А что до самого синьора Антонио, то он так и остался в Леньяго, в своем доме, где музей Сальери, где клавесин, на котором играет его ученик Джузеппе, где экскурсанты и где не так уж ему и плохо в возрасте семидесяти двух лет, ибо есть здоровье, спасибо Господу, и желание служить музыке и истине.

– Вот и вся история про мое семейство, – закончил синьор Антонио и потянулся к бутылке с ликером: – Еще по глоточку, вы как?

– Спасибо, с удовольствием.

– Отлично, ваше здоровье!.. Ну вот, а теперь отвечу на ваш вопрос. Помните, вы спросили в машине, когда мы подъезжали к Милану: что дальше? Дальше так. Первое: никакого отеля, у вас есть крыша над головой, эта квартира и отдельная комната, где вы сейчас будете спать. Второе: завтра мы с Джузеппе возвращаемся в Леньяго, а вы остаетесь здесь, поскольку вам надо обязательно посетить Ла Скала. Билеты уже заказаны.

– Спасибо, это прекрасно. А на когда и на что?

– О, это третье. Завтра вы с Биче идете на оперу «Набукко» Верди. Знаете, слушали?

– Ну о Верди знаю, конечно, а вот… как вы сказали? «Набукко»? Это что?

Синьор Антонио рассмеялся:

– А я вам завидую, ей-богу. Вам предстоит такое чудо! Такая музыка! Гимн Va', pensiero!.. Ладно, а кто это такой – Набукко, и что это за музыка, и что вообще за история, вам расскажет Биче. Она это умеет. Не стесняйтесь ее, вы хорошо слушаете музыку, и она сегодня на это обратила внимание, как мне кажется.

К десяти утра, как ему сказали еще вчера, Петр вышел к завтраку. А перед тем прекрасно спал в своей отдельной комнате. А перед сном прекрасно принял ванну. (Об этом последнем стоит сказать особо: большая ванная комната, отделанная не привычным кафелем, а неким неизвестным Петру материалом с яркими расцветками, а сама ванна – матово-черная, и в нее следовало не залезать, привычно закинув ногу, а спускаться, придерживаясь за металлический поручень, как в бассейне; то есть ванна не возвышалась над полом, а была утоплена в него).

Петр вышел к завтраку и глянул на часы, потому что все уже сидели за большим круглым столом – синьор Антонио, Беатриче и Джузеппе с Джино (мальчики, конечно, рядом). Нет, не опоздал, ровно десять. Поздоровался, уселся. Тут же появилась женщина средних лет, в белом переднике, с подносом. Домработница, догадался Петр, или служанка. Она подала йогурты, большую тарелку с бриошами, потом, естественно, капучино (настоящий, с густо взбитой молочной пеной), а мальчикам какой-то фруктовый сок в длинных фужерах. В общем, красиво, не шумно, достойно, как в знатных домах. Разговоры за столом обычные, доброжелательно-трафаретные: как самочувствие, как почивали, не мешали ли проезжавшие машины за окном. Вопрошал в основном старик, Беатриче ела и пила молча, а мальчишки постоянно перешептывались и чему-то улыбались. Под конец всего этого синьор Антонио сказал, обращаясь к Петру: