Он сказал:

– Помогу чем смогу. Что вы хотите, чтобы я сделал?

– Мне бы очень хотелось устроить здесь пресс-конференцию.

Он удивился:

– Такого я еще не видал, чтобы заключенный устраивал пресс-конференцию прямо в тюрьме.

Я сказал:

– Ну так пусть же это случится, пусть будет прецедент! Раз уж вы чувствуете, что все это несправедливо, то сделайте же что-нибудь.

И он согласился. Собрались журналисты, но у меня на руках были наручники. Я сказал начальнику тюрьмы:

– Я не смогу говорить,если мои руки будут в наручниках.

И руки были не просто в наручниках: на талии у меня был цепной ремень, и наручники были пристегнуты к нему, чтобы нельзя было поднять руки выше чем вот так...

В общем, я заявил:

– Так я не смогу говорить. Вы были так добры, что созвали журналистов, — и там было около сотни человек от всех крупных изданий, с телевидения и радио. — Сделайте же мне еще одно одолжение — ведь я не сбегу. У меня цепи на ногах, и вы можете оставить цепь на талии. Хоть все тело закуйте в цепи,но только оставьте свободными руки. Я и слова не смогу произнести, если мои руки не смогут дополнять мою речь.

Он все понял и сказал:

– Я видел, как вы выступали по телевидению. И мне самому очень понравились ваши руки и то, что вы явно ими что-то выражаете.

И вот я сказал проректору:

– Освободите же свои руки — это освободит и ваш ум. Ваша речь оживет. Нет ничего страшного в том, что вам уже семьдесят лет. Никогда не поздно начать все заново. И вы сами будете довольны, впервые в жизни, потому что все ваши прежние выступления... вам сейчас приходится выступать чуть ли не каждый день, и для вас это сущая пытка. Если вы нервничаете, то выступление вам в тягость,а не в радость.

Он согласился. И вот впервые в жизни он читал речь, вынув руки из карманов, и все в университете гадали, что же это такое случилось, потому что это было что-то невиданное. И его руки нисколько не дрожали — дрожь перешла в жестикуляцию.

По окончании выступления он снова вызвал меня к себе. Его глаза были влажными от слез. Он сказал:

– Битых пятьдесят лет, поднимаясь на трибуну, я опускался в ад. Вы освободили меня из этого ада. Никто никогда не говорил мне, что я сам и есть причина всей этой нервозности, что я сам подавлял энергию, которую мог спокойно преобразить.

Большая часть всего, что вы называете глупым или дурацким... если посмотреть в самую суть, то вполне может оказаться так, что вы попросту неправильно использовали энергию. Теперь нужно лишь немного наблюдательности, и вы сами легко сможете все изменить.

Я никому никогда на скажу менять что-либо силой, потому что силой ничто на самом деле изменить нельзя. И чем больше усилий вы прикладываете, чтобы что-то в себе изменить, тем в большей вы оказываетесь зависимости от вашей же собственной силы.

Мой подход абсолютно ненасильственен.

Просто наблюдайте и ищите причину в самом корне. И вы сами удивитесь, как то, на что вы всегда смотрели как на глупость, внезапно превратится в нечто разумное,в нечто прекрасное.

И так вся ваша жизнь может превратится в прекрасное и органичное целое.

Можно зачитать следующий вопрос.

Вопрос второй:

Возлюбленный Ошо,

Согласен ли ты с выбором Сократа? Как бы ты поступил на его месте?

На этот вопрос сложно дать ответ хотя бы потому,что я не Сократ. Если бы выбор стоял передо мной,то я бы однозначно не стал выбирать яд, потому что на мой взгляд это просто самоубийство, выбор против жизни. Ведь сам мой подход к жизни — жизнеутверждающий.

Я не выбрал бы смерть, но наверное где-то в глубине души у Сократа имелась склонность к самоубийству. Выбор исходит от него. Я не большой любитель мучеников — по-моему, все они безумны.

Я бы согласился покинуть пределы Афин и остаться за городом, у самых его границ,куда бы мои люди спокойно могли прийти сами. Мне не кажется... в чем вообще была проблема? Судьи ведь сказали: «Уйди из Афин». Но Сократ еще больше упорствует со своей эгоистической позицией: «Либо у меня будет все, либо ничего. Все или ничего».

Я не смотрю на жизнь такими категориями. Все иметь нельзя, просто невозможно. Вообще незачем проводить такие различия между всем и ничем. Пусть у вас будет столько всего, сколько вы можете принять; пусть каждый ваш миг будет выжат до конца, но зачем же так торопиться на тот свет?

Афины — это был город-государство. Сократ спокойно мог бы просто выйти за его пределы, и его ученики запросто бы могли приходить к нему. На самом деле, создавать школу и учить в тишине немногих самых преданных за городом даже проще, нежели где-нибудь в центре с его вечной суетой и суматохой.