Хозяин. У каждого шута свой колпак.

Макс. Каждый — шут при другом шуте. И ни у одного больше нет короля.

Слепая (Человеку с шестом). Отведи меня домой. Мой рассказчик от меня сбежал. Ты должен прочесть мне историю на ночь.

Темнота. Лишь луч прожектора, прикрепленного на громкоговорителе, из которого тихо-тихо доносится хрипящая музыка. Слышно, как в игровом павильоне падают с полок жестянки.

Хозяин. Ну как в такую темень выбраться из этой проклятой конуры? Почему тут нет ни одного фонаря?

Фолькер (кричит из кулисы). Тишина, пожалуйста! Внимание! Продолжаем репетицию. Вы готовы?

Голос за сценой. Ну что там такое? Что сейчас репетируют? Почему никто никому ничего не объясняет?

Голос помрежа (через громкоговоритель). Второй акт, седьмая сцена. Фрау Грубер и господин Йозеф, пожалуйста, ваш выход.

Карл Йозеф. Кто-нибудь может мне показать, как тут пройти на сцену? Что за разгильдяйство!

Фолькер. Стоп! Ассистента! Рюдигер!

Эдна Грубер (за сценой). Нет ничего лучше каббалистической системы, чтобы сохранять внутреннюю форму.

Человек с шестом (за сценой). Мой сын уже с двенадцати лет знает все про вторую мировую войну. С ходу назовет дату любого танкового сражения, любой бомбардировки…

Фолькер. Тишина, пожалуйста! Соберитесь! И — начали!

Освещенная сцена без актеров. Павильон унесли. Остался лишь шест с громкоговорителем. На помосте у стены стоит радиатор отопления, за ним коробка с бокалами для шампанского. Со стены спускается Эдна Грубер и Карл Йозеф. Эдна присаживается на радиатор и наливает шампанское в бокал.

Карл Йозеф (в роли профессора Брюкнера). «Мендель{56}, великий Грегор Мендель тоже причесывал свои статистические данные. И никому не приходило в голову называть его из-за этого шарлатаном».

Эдна Грубер (в роли Сони). «Да, отец».

Ставит бокал на радиатор. Он падает и рассыпается вдребезги. Эдна берет новый бокал из коробки, наливает вино, пьет и снова ставит бокал на радиатор — он снова падает на пол и т. д.

Карл Йозеф. «Все, чего я достиг, больше ничего не стоит? Все это одним махом потеряло всякую цену? Нет, еще вспомнят, что именно я указал новые пути иммунной диагностики! И вспомнят, быть может, и мои не такие уж поверхностные доклады о причинной терапии генетических дефектов человека!»

Эдна Грубер. «Да, отец».

Карл Йозеф. «Что с тобой, Соня? „Да, отец“. „Да, отец“… Ты стала совсем затворницей. Почему ты не выходишь на люди?»

Эдна Грубер. «Пытаюсь составить тебе компанию, отец. Я знаю, я не очень интересная собеседница, даже на малое время. Пожалуйста, не упрекай меня в том, что я делаю тебе одолжение».

Карл Йозеф. «Делаешь мне одолжение? Я же не просил тебя об этом. Ты вовсе не обязана спасать меня, даже если бы я не был в состоянии сам о себе позаботиться».

Эдна Грубер. «Сегодня ты говоришь одно, а завтра — другое».

Карл Йозеф. «Во всяком случае, ты толкаешь меня на все большую и большую изоляцию. Прилагаешь усилия к тому, чтобы я лишился всякого контакта с окружающим миром — с моей профессиональной средой. Не знаю, чем отличается мое настоящее положение от тюрьмы. Я у тебя под арестом».

Эдна Грубер. За шестьдесят спектаклей я расколочу этим способом от трехсот до четырехсот бокалов.

Карл Йозеф. Понимаешь, совершенно невообразимая беспомощность водит твоей рукой, вот твои бокалы и бьются один за другим.

Эдна Грубер. Если нам никто не поможет, то мы оба справимся и без текста, не правда ли, отец?

Карл Йозеф. Ну да, моя малютка. Конечно же. «Видишь ли, ты у меня одна-единственная. Моя милая красивая девочка, с которой я испытал столько хорошего, одно только хорошее. Моя профессия, моя жизнь, мои исследования — всё посвящено тебе. Всё, что я ни делал, я делал только ради тебя».