Одиссей. Там у стены, видишь, рядом с отбросами, твое отныне место. Вот палка, чтоб отгонять собак бродячих. Теперь играй на куче той дерьма царя бродяг и нищих.

Одиссей снова садится на пороге. Некоторые из женихов подходят к нему и поздравляют с победой.

Агелай. Пришелец, ты и вправду чужеземец! Пусть Зевс и прочие бессмертные хранят тебя и впредь.

Демоптолем. Контратака проведена блестяще. Быстрота, натиск и… благоразумие прежде всего. Поздравляю.

Леокрит. Ты с нашей шеи снял ужасного обжору, вредителя народа. Мы должники твои, благородный чужеземец!

Антиной посылает служанок, несущих корзину с хлебом и козьим желудком. Амфином следует за ними. Прочие женихи на заднем плане подходят к спортивным снарядам, воодушевленные состязанием, чтобы поупражняться самим. Служанки моют их и натирают маслами.

Амфином. Слава тебе, чужеземец. Пусть завтра сделает тебя счастливым. Вот только что ты был холоп презренный.

Одиссей. Да, Амфином, ты обнаруживаешь пониманье. Отец твой, я знаю, знаменитый Низ из Дулихия{91}, богатый, крепкий государь. И ты слывешь рассудительным мужчиной. Человек ведь беспомощнейшее из существ земных. Пока ему споспешествуют боги и твердо он идет вперед, он верит: с ним ничего плохого не случится. Но всемогущие на небесах быстро его толкают в нищету, и, стиснув зубы, терпит он, не ропщет, а молчит. Так молча на царский я гляжу дворец, который гибнет от обжорства негодяев. Нет ничего погибельней кучки знати, оставшейся без царя. Мыслят и правят они как феллахи, так как никто над ними чином выше не стоит. Не прибран милый старый дом, бесчинствуют в нем гости. На столах и лавках следы бесчисленных пирушек. Отовсюду крики девок, предающихся разврату. Какая ж сволочь творит историю Итаки! Остался ль среди злодеев хотя б один порядочный человек? Ты, что ли, Амфином? Здесь мир перевернулся, как будто бы Геракла{92} видишь, задавленного Эмпузой{93}. Как будто бы певец оду крысе затянул. Утрата меры и различий стимулирует бесстыдство. Копрофаги и пьющие лишь молоко уравнены в правах. Юноши робкие получают трофеи, так как никогда в руках они оружья не держали. Народ бурлит, волненье ясно ощутимо. Но прежде чем жирное отребье он из страны прогонит, его подпорчены уж собственные силы, унесенные ростками гедонизма. Кутилы эти учат народ проедать больше, чем он в состоянии произвести, не думая ни о детях, ни о внуках. Так зараза беззаконности расползается из дворца по острову всему. Совет женихов тут больше не заседает, это все пролог к новому правленью. Не встретишь ни одного, кто б еще был соперником другого, соревнователем по старому обычаю. Давно уж недоумки объединились и сообща стремятся к власти, всем одинаковые преимущества дающей власти над островом и доброй частью суши. Чтобы наследство Одиссея разбазарить, они союз сей учредили.

Амфином. Виною тут, мне кажется, царицы нерешительный характер. Своей медлительностью день ото дня она лишь хаос множит.

Одиссей. Верно, мой мальчик, совершенно верно. Но ты ведь сам в ряду кандидатов. И, как я слышал, ты даже смог доверье госпожи завоевать?

Амфином. Умею с ней я говорить.

Одиссей. А настоящего царя ты не боишься? Хотя совсем уж близко он, я чую, недолго странствия его продлятся, уж с моря веет над островом кровавой чистки бриз.

Амфином. О нет, старик. В земле уж Одиссей. Совсем недавно мы новые известья получили, знаки, что не лгут, — хоть я сейчас не помню, что, собственно, неопровержимо в них… Я, во всяком случае, как избранный, обязан бесчинствам при дворе положить конец. Средствами мирными, понятно, искусным поведеньем.

Одиссей. Браво, мальчик. Как мудро смотришь ты вперед. Все ж и тебя сметет стихия.

Амфином. Скажу тебе, старик: меня она поймала в сети! Один-единственный я в круге женихов — поэтому мне доверяет Пенелопа, одинокая вдова — ей отдал сердце я, полное любви. Я не как другие. Которые бесстрастно вьются вкруг нее, держа тайком совет, как царицей для новейших их союзов злоупотребить.

Одиссей. И все ж, и все ж. Мой мальчик, благодетель. Желаю тебе милости Бога, чтоб он тебя, пока не поздно, да побыстрей убрал из дома.

Из верхних покоев слышен смех Пенелопы…

В супружеских покоях. Царица сидит в окружении Трех фрагментарных женщин на краю кровати из маслинового дерева.

Колено. Без всякой причины она рассмеялась.

Запястье. Противу прежнего, ее все чаще подмывает покрасоваться в обществе мужском.

Пенелопа. Пойду и покажуся женихам. Скажу два слова сыну. Чтоб его позицию перед ними укрепить.

Ключица. Сначала хоть умойся. Щеки нарумянь.

Пенелопа. Умоюсь. Румяна щедро наложу.

Ключица. В этом платье не ходи. Оно нехорошо сидит.

Пенелопа. Это? Да где найти такое, чтоб формы эти как-то скрыть? Мое печалью обезображенное, бесформенное тело.

Колено. За двадцать лет, десять Трои и десять странствий, она ни разу в термы не вошла без черного длиннющего хитона.

Пенелопа. Я не хочу одна перед мужчинами предстать. Вы должны меня сопровождать. Окутайте меня как тени, плотно окружите, чтоб взоры их — пиявки — не впились в меня.

Запястье. Сначала выспись, а потом уж в зал иди.