Рыльский Максим Фаддеевич
Шрифт:
27
С распутным Гришкою, с бездушным Николаем, С учтивым Штюрмером, с Родзянкою тупым Плыла монархия. Те годы вспоминаем, И видим море слез, и видим снег и дым. И зарева зажглись над неоглядным краем,— Восстал народ. И там, где стало всё иным, Но где до этого дышало всё позором, — Десница Ильича труда открыла форум. 28
Листок, каких мильон на дереве земном, — Благодарю судьбу, что я не оторвался От ветки родственной, что слышал первый гром, Что был свидетелем того, как мир менялся, Как в испытаниях, в кипенье боевом Народ ликующий к вершинам поднимался… Но приходилось мне немалый сделать путь, Чтоб, молодость догнав, себе ее вернуть. ГЛАВА ВОСЬМАЯ И ПОСЛЕДНЯЯ
1
Как листьев караван, подхваченный теченьем, Дни юности моей уплыли чередой, Хотя отнюдь не весь я мог бы с одобреньем Их свиток развернуть, хотя за них порой Случалось мне платить и грустным размышленьем И тайно пролитой горячею слезой, — Но и печальных строк, хоть плачу, не смываю И, милая земля, тебя благословляю! [170] 170
Строфа построена на реминисценциях из пушкинского стихотворения «Воспоминание».
2
Благословенна будь! Ты, юная всегда, Жизнь подарила мне — мир предо мной раскрыла, И в предрассветный час, когда не спит вода, Ты крыльями меня цветными наградила, Чтоб, из родимого я вылетев гнезда, Взмыл в небо свежее, где облака — ветрила. Ты, мне наставницу в искусстве замени, Стихотворения писала за меня. 3
В томленье чернозем. Фиалка молодая Сквозь листья старые встает в весенний срок, Дубравы ждут грозы, к ней руки простирая. И свой наладил свист чирёнок-свистунок, И кони где-то ржут, и, ярче слез сверкая, Березовый течет, за каплей капля, сок, И юность на мосту кленовом смотрит в воды, И снится ей любовь и смелые походы. 4
Не сказанным еще я говорю словам: «Вы стали для меня моей блаженной мукой! Быть может, расточил я вас по пустякам И не польетесь вы симфонией стозвукой, А впрочем, может быть, утрачен вкус к стихам Самой поэзией — богиней сребролукой, — Так прежде я б назвал ее на древний лад…» Вот и по-новому мои стихи звучат! 5
Здесь обнажение я применил приема Случайно, но себе поставил я на вид: Когда строка твоя сто раз уже знакома, Ни в чьей душе она огня не возбудит, И если свистунки, томленье чернозема И аромат цветов, любезный мой пиит, Родят в читателе какое-нибудь чувство, — Заслуга в этом всем не твоего искусства! 6
Конец был февраля. На крышах снег чернел. Чирикал, как дитя, воробушек несытый. Я спал над книгою, когда ко мне влетел Приятель мой — студент, бездельник знаменитый. В одно мгновение он выпалить успел: «Отрекся Николай!.. Ей-богу! Посмотри ты, — Свершилось! Настает эпоха из эпох…» Так и посыпались слова, что твой горох. 7
И началось тогда. И грохот отдаленной Доподлинной грозы, и грохоток речей Весьма сомнительных одной объединенной Текли симфонией, друг с другом споря в ней. Министров чехарда над грязью беспардонной Превесело велась. Крича: «Вези скорей!», Коня истории седлали те артисты, Которых правильней назвать — авантюристы. 8
Различных гетманов видали мы тогда, Петлюр, Деникиных мы всяческих знавали… Чтоб рыбки наловить, пока мутна вода, Трепали языком они и убивали; «Ура» и «караул» сливались иногда, И шлюхи в бантиках пунцовых щеголяли, И «рыцарь вольности», «защитник вечных прав», Страну распродавал, свой идеал поправ. 9
Я был полуслепым в те годы, но по мере Того как прозревал — я многое узнал: И ветер гнул людей, и кое-кто в партере При виде клоуна ладоши отбивал, И краснобай-делец, остря и лицемеря, Святыню опошлял, и старый либерал Себе доказывал, наивностью богатый, Что, дескать, лошади отнюдь не виноваты. 10
А тот, кто сеял, жал и уголь добывал, Отстраивал мосты через моря и бездны, Кто до сих пор одним лишь правом обладал — Смерть в плату получать за труд многополезный, — Тот голову тогда всё выше подымал, Хоть путь лежал пред ним холодный и железный, Хоть шел он, падая среди крутых громад, Но ленинский гудел в его ушах набат. 11
В тропинках путаных я жизни видел поле, Я видел множество путей-дорог кругом. Мой путь меня привел однажды к ветхой школе: Я, сидя за столом, а этот стол был хром, Смотрел, как Петрики, Маруси, Грици, Оли Глядят во все глаза на карту над столом, Все посетив моря и заодно приметя, Какие звери есть забавные на свете. 12
В года позднейшие учеников моих Случалось мне встречать — окрепших, загорелых: Одних на тракторах, за книгами других, Одних в родном селе, других в иных пределах. Я семена добра старался множить в них И счастлив потому. Теперь они меж смелых И славных воинов страны своей родной Собою жертвуют для матери святой. 13
Привет вам, Петрики, Маруси, Оли, Грици, По отчеству давно вас величать пора И полным именем, а детским не годится: У вас уж и самих, быть может, детвора, И воду знаний пьет из общей нам криницы, А очень может быть, сегодня иль вчера Солдатами уже ребятки стали эти… Но как поверит мать, что дети — уж не дети!